Немного в великих домах.

Небольшое введение.

Церковный Доминион - феодальная конфедерация с Патриархом во главе и столицей Санктавиллем. Территориально Доминион состоит из Церковных земель и прочих. Церковные земли делят его примерно пополам, на Северные и Южные земли. Париарх в теории обладает неограниченной властью над Доминионом, но имеет таковую только в Церковных землях.

Самыми влиятельными феодалами Доминиона являются семь Великих домов: северные Колонна, Флорины, Висконти и Орсини; южные - Драгоны, Вельфы и Кадары. Своё происхождение они возводят к Апостолам, возглавлявшим борьбу людей против нелюди. Так как это было всего три столетия назад, в это верят. По легенде, каждый дом унаследовал от своего прародителя какие-то черты характера и светящуюся в темноте кровь. Так или иначе, но определённые общие черты в пределах одного дома - не редкость.

Урсула Драгон.

Дом Драгон - самый южный из Великих домов. Владеют островом большим Тринакрия и двумя маленькими (относительно) вулканическими островами Левая и Правая клешни (расположены так, что рядом с плоской Тринакрией напоминают краба с двумя длинными клешнями). Почти два столетия дом был разделён на две враждующие ветви: Белых и Зелёных Драгонов. Эти ветви были потомками двух братьев-близнецов, почти три десятилетия воевавших за власть перед Вторжением. Масла в огонь подливал и Патриарх, отдавая трон то одной, то другой ветви. К 320ым годам Тринакрией правит герцог Серафим Драгон из Зелёной ветви. Он известен своей злопамятностью, параноей и бешенной любовью к своим детям. Проблемы он решает без оглядок на какие-либо приличия. Так, в 322 году во время очередного конфликта с Патриархом, ему пригрозили лишением короны в ползу Белых. Герцог Серафим не стал долго думать и уже через три дня все белые родственники были перебиты. В живых остались только дети. Мальчиков оскопили и оставили в покое. Доминион был в шоке, Тринакрия же, которую постоянно терзали войны между "родственниками" приветствовала своего герцога стоя. Санкавиль пытался было что-то сделать с южным вассалом, но в распоряжении герцога находится самый мощный морской флот Доминиона - и пришлось спустить дело на тормозах.

Урсула - старшая дочь герцога Серафима. Второй ребёнок в семье - её младший брат Джакомо. По-хорошему, Джакомо - бастард, случайно получившийся от связи с одной из любовниц герцога и был принудительно записан папашей в "законные" ко своей второй жене. Сама Урсула - дочь от первой жены, к которой её отец питал настоящую привязанность. Через два года после рождения дочери герцогиня погибла при невыясненых обстоятельствах. С того времени характер герцога крайне испортился. Он почти год ругался со всем окружением, которое уговаривало его снова жениться и сделать наследника (Белые Драгоны к тому времени были ещё живы). После согласился, усыновил Джакомо, женился и ещё три года жил тихо. В 322 году, когда Урсуле исполнилось шесть лет, была ликвидирована Белая ветвь семьи, ещё через полгода - герцог лично застрелил пойманную с любовником супругу, на глазах у детей.
Все эти события наложили отпечаток на наследную принцессу. С четырёх лет она присутствовала на всех заседаниях герцогского совета и аудиенциях у отца. Манеры и обращение у неё гораздо изящней и приятней, чем у отца, не скрывающего своё отношение к людям. Но, как и папочка (на которого она похожа и лицом, и характером, и дурными привчками), Урсула людей не любит. Вырастя буквально среди политики, она не питает никаких иллюзий по поводу окружающего мира и растёт достойной сменой родителю. Кроме характера она унаследовала от отца и склонность инцесту: единственной более или менее постоянной любовной связью был "роман" с его кузиной (та кроме роли няньки для семьи брата выполняла роль его выносных тормозов). Урсула же подмяла под себя (во всех смыслах) младшего брата. Тот был не против (одного папы дети). Когда это вскрылось - а Джакомо был ещё формально несовершеннолетним - герцог Серафим впервые пришел в ужас и задумался, что что-то в жизни делал не так.


Михаил Висконти.
Дом Висконти - самый серый из всех Великих домов. Единственная их выдающаяся черта - отменная хитрожопость и умение прятать за улыбкой желание перегрызть собеседнику горло. Владения Висконти живут за счёт промышленности в горах и торговли в небольшой речной долине, где и стоит их столица Медиолан. Не смотря на не большые размеры (самое маленькое из Великих герцогств), соседи всё время пытались оттяпать от них кусочек. К северу от Медиолана, за главным горным хребтом, начинается хроническая жопа под названием Объединённое королевство. Первые две сотни лет летописной истории там шли бесконечные войны всех против всех, что заставило держать медиоланцев неплохую армию, с костяком из натасканных для охоты за бандитами горных бригад.
У герцога Михаила, отца Николая, в семье тоже не всё было гладко. С матерью Николая он прожил вполне дружно пятнадцать лет, пока та, заболев раком, не решила покаяться перед мужем в своих грехах. Самым ярким было то, что их старшая дочь Бьянка - вовсе не Висконти. К чести герцога, он не стал устраивать сцену умирающей в присутствии детей, а потом не отказался от дочери. Но второй раз он так и не женился.
Михаил - самый молодой из наследников Великих домов. По мнению всех, кто его знает, он не в себе. По мнению сестры и отца - прибабах имеет, но вполне вменяем и при посторонних зачем-то ведёт себя хуже, чем обычно. Повлиять на сына герцог Михаил никак не смог, Николай не реагировал ни на уговоры, ни на ремень. Поэтому родитель ограничил его появление на публики до времени "вырастет, бросит свои глупости". Но на самом деле, всё не так просто. По сюжету, в нём проявилась кровь прадедушки-апостола (не святого учителя, а двуногой атомной бомбы, работающей на фанатизме и терминальном самомнении) и Николай в свободное время занимается самокопанием и "почему у меня такие хреновые предчувствия?!"




Михаил Колонна.
Дом Колонна - самый северный из всех Великих домов. Жизнь там характеризуется перманентным "жопа", поэтому на большой политической арене этот дом зажигает только во время крупных воин и катастроф. Но этому никто не расстраивается, потому что северяне - жуткие варвары, политеса не знают и чувств окружающих не берегут, время от времени набегая на остальной мир своими ордами и делая, что им надо. Дом Колонна - самый многочисленный в Доминионе. Всего у герцога Климента Колонна двенадцать детей, около трёх десятков внуков и уже десяток правнуков. Сам герцог - трижды вдов. Единственным педагогическим успехом можно считать только воспитание его младшего сына Михаила. Правда, друзья герцога считают, что так вышло потому, что остальные дети от отца унаследовали только внешность и поганый характер. И только трое из них - ещё и мозги.
Михаил родился в 315 году и был последним ребёнком герцога Климента. И единственным у своей матери, принцессы из дома Висконти. До двенадцати лет он жил вместе с отцом и матерью в герцогской резиденции под Палестриной. Это вызвало у его братьев подозрение, что отец желает оставить трон младшему. Это вылилось в заговор, закончившийся гибелью герцогини Палестрины. После расследования герцог Климент впал в глубокую депрессию: третье вдовство, трое детей, виновные в этом и предательство других близких людей. Михаил на два года был увезён старшим братом, принцем Просперо, в церковные земли.
Отношения с братом у Михаила не сложились. Они были похожи друг на друга, только Михаил получил себе в характер ещё и некоторые качества Висконти. Хотя старший брат обращался с ним хорошо, Михаил быстро понял, что он фактически заложник: Просперо был первым в очереди на корону и не собирался её никому уступать. Тогда младший Колонна решил пойти другим путём. Он сумел покинуть брата и следующие годы провёл в учёбе. В двадцать лет, получив очный диплом университета Санктавиля и заочный - Малой семинарии. У него даже был выбор, сделать карьеру церковного иерарха или вернуться домой. Но он вернулся в Палестрину и через два дня был назначен капитаном милиции дома (особые боевые отряды, охраняющие членов его семьи и участвующие во время в феодальных конфликтах). К тому времени герцогская семья пересралась между собой до того, что Климент запретил им всем появляться в столице и хранить оружие: во время одной из дружеских семейных встреч в драке покалечились трое принцев. Михаил быстро расставил родственников по местам, разослав их по дальним концам герцогства и резко урезав их содержание. Стало спокойней. После герцог Климент ввёл сына в круг своих советников и уже официально объявил о назначении младшего отпрыска своим наследником.

@темы: magnus familia, ecclesiasticus dominium

---

- Па-апочка! - Марк скосил глаза и понял, что катострофа пришла. Точнее, три маленькие катострофы. Тройняшки мялись у двери и принюхивались. Марк гонял их с кухни, когда готовил, поэтому для мелких это место было неверояно манящим.
- Что случилось?
- Паиграть! - попихавшись, пищалки вытолкнули вперёд парламентёра. Как всегда, это была Ла. Малышка подошла ближе.
- А сами?
- Нам ску-учно!
- А кушать что будете, если я с вами играть буду?
- Ну... - мелочь замялась и отступила назад для консультаций. Пошептавшись, Ла снова выступила вперёд:
- А ты быстро приготовь!
- Быстро?
- Да!
- Быстро - не вкусно! - суп забулькал. Марк убавил огонь и повренулся к мелким. Те оживились.
- Паиграешь?
- Может быть, если вы там игрушки не раскидали, - Марк вытер руки о передник. Мелкие радостно запищали и побежали в комнату.
Там был разгром. Стулья разбрелись по комнате, видимо, изображая что-то. Обычно это были домики, хотя последние дни подросшая малышня всё чаще застревала между ножек. Один раз Ля влезла под маленькю табуреточку, застряла и разревелась на весь дом. Между стульями были разбросаны игрушки. Скатерть со стола переместилась на табуретку, изображая, похоже, шатёр.
- И что это?
- Город! - бодро объявила Ла.
- Город? Город за окном, а мы обедать будем. Быстро собрали всё с пола, пока я не убрал на шкаф.
Угроза подействовала. Мелочь с писком разбежалась по комнате. Марк отогнал их от стульев и поставил всё на место. Мелкие покидали игрушки в ящик около радиоприёнмика и выжидательно уставились на Марка.
- Молодцы, - возмущаться кучей барахла Цемпер не стал. Маленькие, всё-таки. - Теперь - мыть ручки.
Умывание было одной из многих проблем в этом доме. До раковины малыши не дотягивались. Лё один раз повис на раковине и чуть не обвалил на себя огромную керамическую дуру. Тот же вечер Марк посвятил себя плотническому делу: набрал на соседней стройке обрезок досок и сколитил подставку в две ступени, чтобы мелкие дотягивались до кранов. Это стоило ему трёх отбитых пальцев и кучи нервов. Мелкие, заинтригованные папиной работой, крутились рядом и норовили утащить гвозди. Но обошлось. Зато умывание перестало напоминать ночной кошмар. Теперь оставалось всего-лишь следить, чтобы они не ели мыло и не пытались играть в раковине в кораблики.
- Папа? - после умывания мелкие расселись и начали ждать обеда. Марк каждый раз чувсововал себя, словно его собирались съесть три маленьких голодных чудовища. Сколько раньше он тратил на еду? Пятнадцать минут утром, полчаса - днём, вечером - понастроению. Теперь же каждые выходные он рассаживал мелких по по стульям, повязывал им салфеточки и кормил. Маленькая кухня для такой оравы была катострофически маленькой. Из проходной комнаты пришлось изгнать ковёр, обрезав его и положив в угол около шкафов, где мелочь и грала и слушала радио. Стол Цемпер выдвинул на середину комнаты. Между приёмами пищи под ним был замок принцесс.
- Что? - Марк принёс супницу и принялся разливать суп по тарелкам. Мелкие сразу же принялись принюхиваться и переглядываться: рыбный суп они любили и съедали весь, до последней капельки. Но внезапно их настроение поменялось.
- А почему у нас мамы нет?
- Мамы? - Марк замер. Он слил суп в тарелку Ля и задумался, подбирая ответ. - Как вам сказать... Так получилось.
- А она у нас была?
Марк невесело улыбнулся. Где те первые дни, что он провёл с этой оравой? Только и слышно было, что "мамочка! мамочка!" Теперь уже не помнят.
- Была.
- Ушастенькая? - оживилась Ля.
- Почему?
- Мы - ушастенькие! - в подветржение полулюдь пошевелила ушами. - А ты - нет!
- Да, немного ушастенькая... Но вы ушастей.
- А куда мама ушла?
- Она умерла, маленькие, - Марк разлил остатки супа.
- Умерла - это как?
- Ох, говорливые вы! - Цемпер покачал головой. - Умерла - это как сломалась. Помните, вы вазу разбили?
- Дя-а!
- Вот так же люди умирают. Хоп - и они уже не жевые. Как ваза разбилась - стала осколками. Уже не ваза.
- О... А почему так?
- Не знаю. Всегда так было, - Марк разозлился сам на себя.
- Папока, а ты умрёшь?
- Нет. Не говори глупостей, Ля. Ешь, пока не остыло.
Настроение было испорченно. Марк понимал, что мелкие не виноваты, но избавиться от мрачных мыслей не мог. Что будет, если с ним действительно что-то случится? Раньше он если об этом и думал, то только воображал, как потомки будут разбиать его рукописи, жалеть, что умер таким молодым... И всё. А сейчас что - рукописи? Труха. Вот тройняшки - это важно. Что с ними будет? Кто из его друзей сможет взять пищащих малышей к себе? Константин? Этот аристократ слишком себялюбив и хочет карьеры в Священной палате. Яков? Возможно. Наверное, он будет лучшим вариантом. Хромой и его приёмная остроухая дочка? Тоже ничего вариант. Только Хромой ныне стал вторым лицом в палате. Нагрузку в трёх малышей он не вынесет. Быть приходящим по выходным дедушкой ему нравится куда как больше... Кто ещё? Лиссандр Апис? Об этом лучше вообще не думать. Хуже него только наставник Марка, брат Зарегб. Этот бестолковый и доброжелательный мужчина их избалует и они вырастят мягкими и несамостоятельными...
- Пап? - Ля влезла на диван, на котором сидел отец. - Пап! - за ней начали карабкаться остальные.
- Чего тебе? - Марк пересадил Лё под другой бок. Ла влезла ему на колени и прижалась к животу.
- Пап, ты не ходи на работу! - серьёзно объявила Ля.
- Почему?
- Ты там ногу сломал! - дружно запищали все трое. - Вдруг ты там целиком сломаешься?
Цемпер едва удержался, чтобы не засмеяться в голос.
- Не бойтесь, я ещё долго не сломаюсь.
- Папочка, не надо! - мелкие захныкали.
- Тш, а чем я вас кормить буду? - Марк улыбнулся. - А? Не буду работать, не будет ни супчиков, ни котлеток, ни пряников.
- Не надо супчиков, - гордо пискнул Лё. - Можно только кашку!
- А за кашку тоже надо платить.
Мелкие переглянулись и разревелись в голос.
- Эх вы, пищалки... Чего голосите-то? - Марк погладил тёмные пушистые головки. - Я поменяю работу. Будет другая, на которой не буду ломаться.
- Правда? - мелкие притихли. - Правда-правда?
- Да, правда-правда. Я найду себе работу, где не сломаюсь.
- Это хорошо, - Мелкие разулыбались. - Папочка хороший!
- Ещё б вы мне что-то другое говорили... - едва слышно просмеялся себе под нос Марк. - Сколько я с вами вожусь...
- Папочка? - Лё перестал тереть глаза и внимательно посмотрел на родителя.
- Что? - Впрочем, Марк знал, что сейчас будет. Это неизбежно следовало за всеми переживаниями мелких.
- Погладь по головке!
- По маленьким ушкам!
- И по животику! - Ля с довольным видом надулась и похлопала себя по животу.
- Поглажу. Будете себя хорошо вести?
- Да! Мы красявки! - все трое гордо запрокинули головки.

@темы: casus

---

Наместница Северных колоний Церкви, кардинал Ламента Мит. Не смотря на юный возраст, сумела подмазаться ко всем церковным иерархам, выбить себе наместничество. Там, вдали от метрополии, она намертво окопалась и вылезать не собирается. Метрополию, пока из колоний идут денежки, ничего не волнует.

На самом деле она по старше и брутальней, но одевается именно так

@темы: ecclesiasticus dominium

---

Дала, город на краю человеческого мира, владение герцогов Кадар.

@темы: magnus familia

---

пробная запись, чтобы не уйти в архив...

@темы: casus

---

Игровой пост. Добро пожаловать! = )

@темы: Inquisitio

---

"Про Майю", редакция.

Ноябрь 327 года по Священному календарю.

Глава 0.

1.

В моравийский город Злин Стефан Янвич прибыл тридцатого октября в сопровождении пяти сотрудников архивов Святой палаты, трёх сотрудников службы внутренней безапасности и Лиссандра Аписа. Этот тип присоединился к ним в самый последний момент и без какого-либо предупреждения.
Поводом для вызова инквизиторов в Злин, захолустье на границе с Чумным Носом, стал анонимный донос от кого-то из монахов, в котором он расписывал ужасы, приползающие в мирные человеческие земли из Чумного Носа и грехи, в которых погрязла местная инквизиция. Да и всё население Злина и окрестности, по словам жалобщика, тоже было всё сплошь еретиками, а их ерисиарх, некий Фома Злинский был вообще монстром во плоти и нёс невероятную угрозу Санктавиллю. Это вывело секретариат Святой палаты из себя. Но не из-за угрозы, а потому что такие послания и доносы из этого городка шли от разных лиц с невыносимой частотой. В итоге, Адриан Сиеда, утомлённый этими сообщениями, предложил главе Святой палаты Альтону д'Аннундзо отправить кого-нибудь в Злин, чтобы раз и на пару лет заставить Злин заткнуться. Выбор пал на Стефана Янвича, как здравомыслящего и не занятого работой следователя Святой палаты.
Стафан от такой командировки был не в восторге. Хотя сам он имел корни как раз в Моравие, никакой привязанности к родине своих предков он не испытывал и ехать туда не хотел. Но приказ был приказом, поэтому Стефан в три дня собрал команду архивариусов и безопасников и выдвинулся со своей свитой в Злин. Лиссандр Апис, сотрудник-исследователь Центрального архива Конгрегации Веры, присоединился к ним практически на вокзале.
- Снова хочется попутешествовать, - пояснил он свое решение, - А начальство не против.
Гнать этого типа, уже влезшего в вагос со своими чемоданами, не стали, и оставили взяли его с собой.

2.
- Красивое место, - уже на пероне единственного вокзала Злина объявил Лиссандр. Стефан только кивнул. Злин, засыпанный приближающейся зимой снегом, был красив. По крайней мере, его вокзал - точно. Это здание, построенное при жизни Стефана Высокого, последнего короля Объединённого королевства, было действительно хорошо: платформы накрывала крыша из стекла и железа, поддерживаемая тремя рядами тонких стальных колон, выполненных ввиде стилизованных древесных стволов. Да и сама конструкция стеклянной крыши была призвана изобразить лес: чёрные стволы-колонны, веточки-опоры и стеклянная листва. За такое прекрасное сооружение город был обязан благодарить планы покойного короля по развитию этой части Моравии, где он планировал построить вторую кузницу страны. Но король умер, и вокзал - вместе с радиобашней, вторым городским собором и тремя рудниками к северу от города - остался единственным свидетельством того, что человечество начинает переживать уже четвёртое столетие после Воин Гнева.
- Только дикое, - Стефан вывел своё собрание из вокзала на довольно просторную и пустую привокзальную площадь. Около противоположного конца площади был местный рынок - довольно скромный, но это можно было списать на будний день и ненастную погоду: валил снег, было слякотно и холодно. Редкие горожане в тёплых пальто старались пройтись мимо радов как можно быстрее.
- Ничего, люди здесь живут, значит, ничего страшного тут нет.
- Люди могут жить в какой угодно дыре, - буркнул Стефан. - Где тут извозчики?
Чтобы доехать до местного отделения инквизиции, им пришлось нанять три кэба. Местные извозчики, напуганные такой внушительной делегацией от Святой Палаты, с первого раза назвали реальную цену до местной инквизиции. Хромой Янвич долго бодался с дверцей ступеньки, пытаясь влезть в экипаж, не потеряв трость, пока к нему на помощь не пришли Лиссандр и Аннел Олива, следователь службы внутренней безопасности.
- Я мог бы справиться сам, - пробурчал Стефан, когда Апис и Олива заняли места в повозке напротив его дивана.
- Да. Если успею, я сегодня найду теб сапожника, который сделает тебе нормальные каблуки, чтобы ты не болтыхался на каждой ступеньке, - пожал плечами Лиссандр. Олива сделал вид, что ему невероятно интересны потёки из растаявших снежинок на стёклах окошек кэба.

3.
Стефан Янвич, следователь департамента по борьбе с ересями Конгрегации Веры (более известной как Святая палата) и Лиссандр Апис, сотрудник Центрального архива Конгрегации Веры, были друзьями. Стефан знал Лиссандра уже четырнадцать лет и был многим ему обязан. Хотя своего карьерного роста Стефан добился сам, чем и гордился.
Стефан был уважаемым сотрудником Святой палаты. Он был выше среднего роста, широкоплечим, отличался крепким плотным, даже массивным сложением тела. Лицо у него было крупным, с правильными чертами, хотя по общему признанию, выглядел он старше своих тридцати пяти лет. Сам Стефан утешался, что это просто след его не самой лёгкой молодости.
Свою хромоту, послужившую поводом для его самого известного прозвища, Стефан получил ещё до вступления в инквизицию послушником. Левая нога у него была на дюйм короче правой из-за плохо сросшихся костей. Янвич никогда не распространялся о том, когда он получил эту травму.
Хромой инквизитор слыл рассудительным и честным человеком, который, однако, старательно избегал каких-либо трений между другими сильными фигурами своей конгрегации.
Лиссандр Апис напротив, был фигурой почти неизвестной среди своих коллег. Этот молодой монах, внешне едва достигший тридцати лет, был занудным, ленивым типом с дурным чувством юмора и широкими познаниями в истории и текущем положении сил среди высших иерархов Доминиона. Друзей и знакомых, кроме Стефана, у него почти не было. Единственное, чем он привлекал к себе внимание, это своей эффектной внешностью и местом работы: Центральный архив подчинялся напрямую главе конгрегации и Патриарху. И только Стефан мог в полной мере осознать, что за чудовище сидело около простого упёртого трудяги Аннела Оливы в пахнущем дёгтем и конским навозом экипаже в Злине на краю человеческого мира.
Лиссандр Апис по имеющимся у него документам был старшим дознавателем исследовательского управления архивов Конгрегации, но официально – уж Стефан это знал! - числился следователем департамента секретных дел и имел возмутительный класс полномочий – альфа. Он мог подчинить одним словом области и герцогства Доминиона, потребовать любого участия от властей любого человеческого государства и даже приказывать брату-командующему рыцарей ордена Святого Юстиниана. Не всякий глава департамента их конгрегации имел такие полномочия. А из глав конгрегаций лишь главы Третьей и Чевёртой имели такие же полномочия. Каждый, кто удостаивался уровня "альфа", получал инсигнию с заветным знаком из рук самого Патриарха в знак безграничного доверия.
Сам Стефан имел на инсигнии выбитый значок «бета», хотя подчинялся непосредственно главе Святой Палаты.
У Аписа не было своего собственного лица и он мог принять облик любого человека и любой человекоподобной твари. Хотя безликий утверждал, что то лицо, которым он пользовался чаще всего, было его настоящим обликом. Возраст у Лиссандра Аписа тоже был не маленький: он утверждал, что ему уже давно перевалило за три столетия. Мало того, он яко бы активно участвовал в Великом Восстании и близко знал апостолов Фадея, Катерину и Николая.
Стефан первое время их знакомства на такие откровения только молча кивал: мало ли что он там говорит. Потом пришлось поверить.
Обычно Лиссандр принимал вид высокого, немного сутулого длиннорукого человека тридцати лет, а его обычное лицо было овальным, с прямым, чуть смотрящим влево носом и широко расставленными мутными зеленоватыми глазами. Длинную белобрысую чёлку Апис собирал в пучок на затылке, оставляя остальные волосы прикрывать растопыренные уши. На первый, беглый, взгляд он напоминал трагических киноактёров, чьи фотокарточки разлетались из газетных будок и книжных лавок как горячие пирожки. На второй взгляд брат Лиссандр был страшноват: он имел нехорошую привычку выпячивать вперёд нижнюю челюсть и пристально смотреть в глаза собеседнику, не моргая, мерно щёлкая пальцами.
Когда Стефан, работавший после получения инсигнии в Венетии, был переведён в Санктавилль, то был неприятно удивлён, увидев в Мраморной галлерее, среди портретов кардиналов-префектов их конгрегации, знакомое лицо с зелёными глазами. Подпись под портретом гласила "Его высокопреосвященство Лиссандр Апис де Фьере, 246-265гг". После этого он пререстал как сомневаться в словах своего друга, так и распрашивать его о его прошлом.


4.
- Кажется, приехали туда, - Стефан тростью отогнал от себя сторожевую собаку, бдившую у ворот местного двора инквизиции и прошел под низкой широкой аркой в сам двор. Инквизиция в Злине занимала три старых здания: трёхэтажный административный корпус, гараж, приземистую хозяйственную постройку (с камерами для заключения особо злостных еретиков) и скромный жилой корпус. Посреди внутренного двора росла длинная голая груша, к её стволу была прибита табличка с надписью на моравийском и латыни "По дереву не лазать!". Прямо над табличкой дремал нарушитель: тощая серая кошечка с треугольной мордочкой, пристроившаяся на толстой ветке.
Из персонала во дворе присутствовало только двое служек, один из которых мёл двор, а второй спешил с кипой документов из хозчасти в главное здание. На столичных гостей они выпучились всеми четыремя глазами.
- Ты, - Стефан показал тростью в того, что был помладше и с документами, - сейчас проведёшь меня к брату Николасу. А ты - тычок в сторону дворника, - отведёшь этих господ в архив и в отдел кадров. И побыстрее...
- Г-господин...
- Стефан Янвич. Меня прислал его высокопреосвящество архиепископ д'Аннундзо разобраться что у вас тут творится и почему вы завалили его секретаря доносами друг на друга. Ну, что встал?! Я тихо говорю?
- Прошу за мной!- мальчишка дёрнулся, и даже не потребовав у незнакомца документов в подтверждение его полномочий, побежал к административному корпусу. Стефан покачал головой и пошел за ним. Аннел Олива вздохнул и повёл своих людей за вторым служкой. Лиссандр, нагруженный двумя чемоданами, пошел сдедом за Хромым.
Внутри злинское представительство Святой палаты выглядело гораздо приличей, чем внешне. Стены были недавно оштукатурены и покрашены, полчи чистые, а в приёмной главы от отделения были цветы в горшках. Секретарь, рыбьеглазый мужчина, оказался более опытным, чем встреченный Стефаном во дворе служка. Он, услышав, в чём дело, первым делом потребовал документы. Лишь внимательно изучив инсигнию и сопровождающие документы Янвича, он немножко побледнел и объявил, что у главы срочное совещание по крайне важному вопросу.
- Да ну? - Стефан пинком открыл дверь в кабинет начальника и обнаружил его мирно дрыхнущем в роскошном кожаном кресле на колёсиках прямо перед рабочим столом.
Брат Николас был одного роста со Стефаном и примерно таких же габаритов, но в отличии от плотного Стефана, Николас был рыхлым и дряблым. Секретарь кинулся было будить начальника, но Стефан его остановил и сам направился к коллеге. Лиссандр, заглянувший в кабинет, рассмеялся.
- Подъём! - Стефан пнул ножки кресла, потом тростью - бока спящего инквизитора.
- А?! Кто? Вы кто такие?! Иохан, кто это?! - брат Николас вздрогнул, ойкнул и вылупился на Стефана.
- Это братья из Санктавилля, - секретарь, часто моргая, встал у двери, всем видом показывая, что не собирается помогать начальнику выкручиваться. Стефан его решение одобрил. По всеобщему мнению, выдержать без особых злоключений почти пятнадцать лет в Святой палате, Хромому помогло чутьё к людям. Теперь это чутьё подсказывало Стефану, что брат Николас не тот человек, который должен возглавлять инквизицию в полусотне стандартных миль от Чумного носа. Не такая бесхарактерная самодовольная амёба.
- Из какого Санктавилля? - не понял брат Николас.
- Из единственного, - отозвался Стефан. - И судя по-всему, не зря приехали. Тут есть над чем работать.
- А?
- Мои люди изымают все ваши текущие дела и архив за полгода. Так же - бухгалтерию и личные дела ваших сотрудников.
- Господин... - Николас скосил глаза на секретаря. Тот громким шепотом подсказал:
- Брат Стефан Янвич, полономочия - "бета", лично от владыки Филиппа...
- Молчать там, суфлёр, - Хромой медленно повернулся, разглядывая кабинет брата Николаса. Он был обставлен с провинциальной солидностью: старые дубовые панели, крест-молот над маленьким камином, в углу чванливо распахнутый новенький трёхстворчатый алтарь с позолотой и жемчугом. Наверняка оформлен как "пожертвование", которое должно было оказаться в епископской церкви. Книги в трёх шкафах были все однообразных переплётах, новеньких и явно ни разу не раскрытых. Стефан беглым взглядом увидел семь томов "Деяний Апостолов" и ещё больше сочинений святого Августина, Хильды из Мессины и святого отца Николая. Выглядели все томики как только что из издательства. Стефан встал около одного из шкафов и достал том "Три души" Линида. Страницы тома от 319 года были не разрезанными.
Осмотр ещё нескольких книг, наугад взятых с полок, показал, что они так же ни разу не раскрывались и были пыльными.
Конечно, снять главу городского отделения инквизиции только за то, что у него в кабинете стоят святые книги в таком возмутительном состоянии, было нельзя. Но о брате Николасе это говорило многое. У него не было даже показательной полочки с нестройным рядом его "настольных" книг, только декоративные подарочные издания.
- Брат Стефан, чем вызван ваш визит? - Николас выбрался из своего кресла, одёрнул коричневую рясу иоанита и подошел к Хромому. Стефан недовольно повёл плечом, когда этот человек встал рядом с ним. В Николасе было что-то неприятное, от чего было противно осозновать, что он стоит рядом.
- Его высокопреосвященство решил внять жалобам, которые вы - или кто-то ещё - тут пишет про появление нелюди, кодовство и ересь.
- Но личные дела сотрудников...
- А если среди них есть еретики? - Стефан постучал тростью по одной из настенных панелей. Где-то здесь должен быть сейф. Специфика работы инквизиции подразумевает, что часть документов не должна попадаться на глаза лишним людям, и в укромном месте кабинета обязательно есть спрятанный железный ящик, внутри которого должны лежать особо важный дела, улики и компромат на властьимущих и на архиепископа, с которым работает инквизитор. Впрочем, иногда в сейфе лежат и просто интересные вещи. Например, кое что из конфиската, прошедшее мимо казны городской, архиепископской и инквизиторской казны.
Лиссандр, пристроивший их чемоданы в приёмной, тоже зашел в кабинет и огляделся.
- Документы у него забирать? - архивариус огладел кабинет.
- Да. Кстати, брат Николас, отойдите от стола. Посмотри, что у него там лежит, - Стефана заинтересовал небольшой живописный вид на Злинский замок в раме, висевший между камином и одним из книжных шкафов.
- Хорошо, - Лиссандр почти силой отодвинул Николаса от стола. Тот снова икнул и взял себя в руки:
- Немедленно прекратите самоуправство! По какому праву?! Иохан, немедленно буди брата Алкея, пусть вызовет полицию!
- Слушаюсь, - секретарь сдал назад, в дверь. Продолжить это путешествие ему помешал Аннел Олива. Безопасник равнодушно отставил монаха в сторону и зашел в кабинет.
- Ваш Алкей уже не спит. И у него уже отягчающиее ввиде нападения на сотрудника службы внутренней безопасности. Ну, что тут у вас?
- Пока ничего интересного, - Лиссандр лениво перекладывал бумаги на столе брата Николаса. - А у вас что?
- Разброд и шатания. Никакой дисциплины. Все личные дела текущих сотрудников собрали, дела в разработке изымают. Я вам скажу, там такаое творится. Я даже подумать не мог, что на границе с нелюдью возможно такое! Юстинианцев сюда не хватает. Весной был с инспекцией в Мессине, так там инквизиторы, не в обиду, господин Стефан, ходят строем, а дела лежат в сейфе по полочкам. А тут жуть какая-то. Подождите, я должу вот эту бумажку! - монах тонким голосом передразнил сказавшего ему это архивариусу. - О, сейф?
Секретарь Иохан всё решил остаться в кабинете наблюдателем.
- И даже не закрытый! - Стефан снял со стены живописный пейзаж и деревянную панель. Сейф был компактный, новенький с ловким новым замком. Вероятно, брат Николас не закрывал его, боясь забыть код и в полной уверенности, что никто даже близко не подойдёт к ящику с его сокровищами.
Внутри лежали деньги и золото. Стефан присвистнул, набалдашником трости потрогав пачку с купюрами королевства Фраков: првоерить, не привидилось ли. Невероятный дурак.
Олива тем временем достал из-за алтаря заряженный револьвер без инвентарного номера. Лиссандр достал из стола ещё один, коллекционный, с перламутром и позолотой, но не заряженный.
- Я чувствую, тебе можно уже телеграфировать в Санктавилль, чтобы они присылали серьёзную команду, - Апис достал из того же стола женские серёжки и цепочку с золотой розочкой. - Тут много работы.
- Да уж, - Олива положил оружие на стол и отошел к сейфу. - Юстинианцев на них нет.
- Вряд ли ты сможешь работать под их контролем, - отозвался Лиссандр. - И вот так вот без понятых проводить обыски.
- У нас распоряжение господина де Вульфа, - пожал плечами Аннел. - Этих - под арест?
- Толстого - под арест. Секретаря обыщи - и там реши. Но к бумагам его не подпускать.
Иохана как ветром сдуло из комнаты. Олива неспеша двинулся за ним. Секретарь всегда в курсе дел начальника

5.
На время следствия Стефан, Лиссандр и часть архивариусов поселились в гостинице "Три боба": в самом здании Святой палаты места для гостей катострафически не хватало, даже с учётом переселения некоторых братьев из келий в камеры. В итоге на общем совете было решено оставить в здании на улицы Кожевников безопасников во главе с Оливой - в довесок к поставленных там на круглосуточное дежурство полицейских. Аннел Олива крайне скептически отнёсся к предложению оставить арестованные документы злинской инквизиции под охраной местной полиции.
- Они все друг с другом повязаны, - пояснил своё предложение Олива. - Я просмотрел учётные книги, там много нарушений, о которых не могли не знать в полиции. Если мы оставим их наедине с архивом, то они его уничтожат.
Стефан не мог с ним не согласиться. От себя он при разговоре с заместителем главы городской полиции Янушом Раухом упомянул, что он будет крайне недоволен, если с архивом злинской инквизиции случится что-то непоправимое.
- Понимаете, - Стефан раскурил в трубке яблоневые листься и посмотрел на полицейского. - протектор Моравийи, когда мы проезжали через Прагу, изъявил желание ознакомиться с результатами дела. Будет очень неприятно, если мы не сумеем довести работу до конца.
Полицейский нервно кивнул. Стефан не сомневался, что его слова быстро узнают и остальные полицейские начальники и надеялся, что грозная слава протектора Любомира Талиха, человека резкого, властного и скорого на жестокую расправу, удержит полицейских от необдуманных попыток замести следы. Хотя на самом деле Талих не проявлял никакого интереса к миссии инквизиторов из Санктавилля, Стефан не сомневался, что если обратить внимание протектора на беспредел городской полиции Злина (а это Стефан со своими полномочиями всегда сумеет сделать), он отреагирует на это очень бурно и жестоко.
Известие о том, что к их инквизиторам приехала ревизионная бригада с чрезвычайнми полномочиями, распространилось по городу с огромной скоростью. В гостинице их уже словно ждали, персонал был вежливым, а другие постояльцы смотрели на возглавляемую Стефаном группу архивных червей с нескрываемым любопытством. А утром двадцать седьмого октября Стефан был вызван к злинскому архиепископу. Послание, доставленное "господину инквизитору" в номер, было резким: владыка Коммод возмущался, что столичные гости взялись за работу, не представившись ему и не получив на это его разрешения. Стефан подозревал, что случится что-то подобное, и именно поэтому он, имея в кармане грамоту с полномочиями от префекта их конгрегации, первым делом направился к коллегам, а не к архиепископу. В итоге из Санктавилля в ответной телеграмме пришло одобрение его поведению, приказ сохранить все захваченные улики и обещание в скором времени прислать помощь для полномасштабного расследования.
- Зря ты ссоришься в епископом. Коммод, Ком-мод... Какое имя! От него так и пахнет безумием и кострами, - Лиссандр большую часть времени проводил с документами. Особой пользы от него не было, но Стефан не мешал ему брать любые докементы и смотреть что ему хочется. Лиссандр, не смотря на свою кажущуюся бестолковость, имел большой опыт работы с бумагами и знал, где искать мелкие и на первый взгляд незаметные нарушения.
- Инквизиция не подчиняется местным архиепископам, - пожал плечами Хромой. Он сидел за столом на обитом сизым сукном стуле и пытался написать подробный отчёт для главы Святой Палаты, который предполагал вечером отправить курьерской почтой в столицу. Отчёт пока не писался: дело только начиналось, конкретных фактов, кроме обнаружения нескольких случаев вымогательства и присвоения конфискованного имуества преступников не было. Но злить номанального начальника Янвич не хотел. Хотя он де факто подчинялся префекту Конгрегации Веры, ссориться с главой Святой Палаты было опасно. Молодой и деятельный выходец из Венетии был не тем врагом, которого Стефан хотел бы иметь.
- Владыка Коммод думает иначе, - Лиссандр валялся на своей кровати и читал протокол допроса некого Михаила Лавша, обвинённого в ереси катар и заключённого в тюрьму с конфискацией имущества.
- Я приехал сюда на неделю и не собираюсь тут оставаться после, - отозвался Стефан. - По статуту ведения слудствия Святой Палаты епископы и архиепископы на местах не имеют права вмешиваться в следствие инквизитора.
- Он может начать мешать тебе.
- Может. Но не сможет. В крайнем случае, снова пожалуюсь протектору Талиху. - Наш друг архиепископ увёл из моравийской казны приличное количество крон, так что Талих вряд ли поддержит его в стремлении контролировать инквизицию.
- Как знаешь. Главное, чтобы у его высокопреосвященства не вышел конфликт из-за тебя с кардиналом Рельвисом, - отозвался Лиссандр. - Кстати, вот в этом деле подделаны протоколы допросов.
- Хм?
- Смотри, в начале они переписали начисто всё как было. "Меня зовут Михайл Лавш, 261 года рождения, держатель трёх бакалейных лавок..." бла-бла-бла, "родился от таких-то". Короче, тут вот как только доходит до "знаете ли вы, зачем вас вызвали?", всё меняется. Я тебе не лингвист, но стиль меняется. Этот лавочник говорил многословно, коверкая фразы, а тут он резко изменил тон. "Да, знаю", "Признаю свою вину"... И о своей ереси он рассказывает очень странно. Он называет себя катаром, но при этом рассказывает о себе как о последователе Вечного Писания.
- Хм? Эти учения достаточно не похожи.
- Не похожи. И в Моравии, насколько я знаю, никогда не встречалось.
- Я понял, куда ты клонишь, - Стефан с трудом выдавил из себя приветствие начальнику, написал его полный титул, коротко описал проведённые мероприятия (изъятие документов и взятие некоторых братьев под стражу) и написал примерный план последующих действий. Растянуть письмо удалось на целых три листа крупным почерком. Стефан остался доволен и убрал письмо в конверт гербовой бумаги. - Они решили приписать богатому торговцу, отказавшемуся платить им мзду ереси, а чтобы к ним не придрались, приписали ему ересь, которая в этих землях никогда не появлялась. Могли бы хотя бы посмотреть, какую ересь ему приписывают...
- А что им смотреть? - Лиссандр заглянул в конец дела. - Мало кто, даже среди инквизиторов, может как ты, без дополнительной помощи и литературы, разобраться во всех еретических учениях. Ну, или почти во всех. Они думали, что никто не будет проверять это дело. Подозреваемый покаялся в своих грехах, полностью признал свою вину, но ввиду отягчающих обстоятельств... - Лиссандр заглянул куда-то в середину дела, где был вставлен приговор церковного трибунала, - Таких как укрытие у себя в доме еретиков, ссуда им денег, общение и бла-бла-бла, приговорённый к заключению в покаянной тюрьме сроком на три года... Содержаться будет в злинской покаянной тюрьме... Где и умер через месяц от колик. Семьи нет, из родственников есть только брат, который из всего имущества брата получил некоторые земли в пригородах "из милости к его бедности". Ещё этот брат обозначен как один из доносчиков.
- Всё, дальше не говори. Я знаю, как делаются такие дела. Только мы мало что сможем доказать.
- Для внутреннего суда палаты этого вполне хватит.
- Если его святейшество даст санкцию на этот суд.
- Даст, куда он денется. Такой откровенный произвол подрывает его власть за пределами церковного Доминиона.
- Возможно, - Стефан убрал письмо во внутренний карман плаща и покачал головой.
- Что ты имеешь ввиду?
- Ничего, - мысли по поводу Патриарха Либерия Стефан решил оставить при себе.

6.
Последние восемьдесят лет, с тех пор, как Злин был присоединён к Объединённому королевству, злинский замок числился городской резиденцией короля и потому пустовал. Епископ злинский, раньше занимавший замок, был выселен в скромный каменный дом около собора святой Кристины.
Стефан отправился на Соборную площадь в кэбе. Брать с собой секретаря или телохранителя - Лиссандра, короче - он не стал. Много разговаривать с архиепископом он не собирался, а глупостей вроде порчи патриаршьих грамот он от Коммода не ожидал. Его документы завизированы в канцелярии Святой палаты и в канцелярии при кафедре митрополита в Злине. Так что за любой враждебный жест в сторону Стефана епископ города получит по голове так, что она не устоит на плечах. Префекты конгрегаций, сидящие в Санктавилле, очень болезненно относились к фактам непоминовения их воле. Учитывая разброд, царивший в Объединённом королевстве, ввод церковных войск и отрядов Медиоланского герцогства в эту страну - не сказка. Местные ещё будут приветствовать соседей, такой беспредел творили их собственные феодалы.
Собор святой Кристины, самой почитаемой городской святой, был построен черед сорок лет после Тридцатилетней войны, когда епископское княжество оправилось от разорения. Впрчоем, по мнению Стефана, собор всё-равно был слишком шикарным для такого места: высокий, выше которого только замок, мраморный, весь увитый каменными цветами, растениями, фигурами людей и зверей. Чтобы построить такое воплощение власти, епископы злина должны были не раз обобрать свою паству. Так что лишение епископов светской власти пришло городу на пользу: до смерти Стефана Высокого, последнего короля королевства, Злин жил очень неплохо. Теперь же власть здесь делили протектор Моравийи и епископ. Перед поездкой сюда Стефан навёл справки в архивах о положении дел в Злине и узнал, что до открытых столкновений пока не было. Но как со смешком рассказали ему в архивах, столкновения в скором времени будут и закончатся для епископа Коммода плохо. Молодой протектор Любомир Талих был фигурой очень сильной.
Резиденция архиепископа находилась в старом соборе, который стоял позади алтаря нового. Это было серое старинное здание с мощными стенами, маленькими окошками-бойницами, тёмной черепичной крышей и без каких-либо украшений. Портал был узким, больше похожим на крепостные ворота. Арка была скромно оформлена резьбой со святыми покровителями города, а над ней была старая посеревшая роспись, изображавшая Страшный суд. Этот собор-замок был построен здесь рядом с чумным носом сразу после того, как злинские земли расчистили от леса нелюди. Стефан знал, что внутри этого большого неуклюжего здания сама базилика занимает совсем немного места. Остальное занимают склады продовольствия и оружия, казармы, погреба, потайной колодец... Точнее, занимали. После того, как церковное княжество вошло в состав Объединённого королевства, к северу от него, на границе с Чумным носом обосновались никонианцы, братья орденя святого Никона. Этот орден был молодым, явно был организован по подобию рыцарей святого Юстина и рыцарей Храма, но свою задачу, не смотря на вторичность идеи, выполняли.
Теперь же в старом соборе размещался изгнанный из своего замка епископ города.
Стефана встретили приветливо, без вопросов провели внутрь собора. Внутри он оказался более симпатичным, чем снаружи. Притвор был освящён электричеством, старые камни расписаны сценами из Деяний. Узкий проход в базилику был тёмен, зато в ней самой было светло. Большую её часть занимали сталы, за которыми сидели служки и возились с бумагами епископства. Золотой трёхрядный иконостас со старыми иконами закрывал левую часть алтаря. Правая была разобрана и там лениво занимались чем-то два монаха в простых рясах. Над всем этим простирался смальтовый лик Искупителя. Его лицо было бледным, с резкими чертами и мрачным взглядом, не предвещавшим ничего хорошего.
Большего Стефан рассмотреть не успел, потому что служка дёрнул его за рукав и повёл вниз, под собор, в бывшие склады. Здесь были низкие потолки, было сухо и темно. Служка с керосиновой лампой в руках повёл его ещё ниже, провёл мимо винных бочек и остановился около винных полок перед приоткрытой дверью, из-за которой доносились несколько голосов.
- Подождите, пожалуйста, - служка глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду и потянул на себя дверь.
- Только быстро. Мне нужно работать и долго ждать я не буду, - предупредил Стефан. Служка кивнул и исчез за дверь. Стефан услышал приглушенное "Ваша милость, прибыл инквизитор из Санктавилля." За дверью тотчас же началось движение. Первым обратно к вину выскочил служка.
- Его милость вас ждёт в библиотеке!
- Здесь?
- Да-да, внутри.
Следом за служкой из подвала - библиотеки - вышли двое клириков. Один был монахом-иоанитом и такого роста, что Ивей Хлор, брат-коммандор рыцарей святого Юстина и главный бугай Санктавилля, был рядом с ним... не очень впечатляющим. Неизвестный Стефану монах подпирал затылком не самый низкий потолок подземелья, но его огромный рост скрадывала его сутулость. Голова верзилы была почти лысой, с небрежно выбритой тонзурой среди остатков волос. Его нос был сломан, а на левой руке не хватало мизинца.
Второй был более блеклым: невысокий, крепкий, с хорошими волосами и зубами. Он приветливо кивнул стефану, задел носком сопога его трость, поспешно извинился и зашагал прочь мимо винных бочек. Верзила шлёпал за ним. Стефан Янвич постарался запомнить их лица и зашел в библиотеку.
Епископ Коммод выглядел не так впечатляюще, как только что покинувший его собеседник. И на своего тёзку, могущественного королевского советника из Кастилии он тоже не походил. Епископ был старше Стефана, но тоже крепок. Его красно-белое платье было сшито из парчи и сидело великолепно. Широкий красный шарф скрывал живот епископа, придавая ему весьма величавый вид. Впрочем, эта деталь делала симпатяжку даже из перфекта Карла Мартела.
- Ваше преосвященство, - как и положено, Стефан поклонился епископу, но в последний момент изобразил, что его спина плохо гнётся и вышел просто уважительный поклон. Епископ сделал вид, что поверил. Или, может быть, действительно поверил. Стефан получил свою хромоту давно, ещё на заре своей службы, и использовал её и трость, чтобы создать себе несколько ущербного в физическом плане человека. Это не раз спасало ему жизнь, когда он только начинал служить, и его противники полагали, что устранение въедливого инквизитора - лучший способ прекратить их дела.
Ещё с десяок раз его спасал Лиссандр Апис. Этот тип, когда ему было надо, переставал быть ленивым и бестолковым.
- Ваш визит в наш скромный город стал для меня неожиданностью, - епископ сладко улыбнулся Стефану и указал на стул около небольшого стола для просмотра книг.
Библиотека была тем же подвалом, что и предыдущие, только оборудованным железными несгораемыми шкафами, дверцы которых были помечены белыми цифро-буквенными метками. Здесь было электричество, стояло два стола и полдюжины стульев. На столе перед епископом лежали три картонные папки. Стефан отметил, что они явно были поспешно собраны и отодвинуты на край стола. Стефан посмотрел на их корешки, но обозначения ничего ему не сказали. Наверняка эта троица подчищала документацию на случай, если ревизия архива инквизиции укажет на их тёмные дела и Санктавилль сочтёт эти указания достойными разбирательства.
А ещё Коммодус, ставший после смерти короля фактическим хозяином Злина, боится гнева протектора Талиха. Время, когда Объединённое королевство рвали на части мелкие феодалы, потепенно уходило. Пришло время крупных игроков, которые ещё через некоторое время разыграют между собой трон королевства.
Маленькое лицо Коммодуса Хромому не понравилось. У его инфернального южного тёзки лицо было интересней: дерзкое, сухое, властное. Это же напоминало скорее мелкого клерка, чем иерарха церкви.
- Я сам не планировал приезжать сюда, - Стефан решил, что епископ не стоит того, чтобы под него прогибаться и пытаться сохранить его расположение. Он в курсе дел городской инквизиции, и его падение наступит так скоро, как столичные инквизиторы разберутся с их делами. То, что они вломились во двор Святой палаты без предупреждений, сразу изъяли все документы, перепугали весь город, запугали полицию и посадили под замок инквизиторов, должно было довести епископа до сердечного приступа.
- Но приехали.
- Его милость архиепископ д'Аннундзо вызвал меня буквально за несколько часов до отправки и велел срочно отправляться сюда, - глаз епископа дёрнулся, - Я был удивлён, но приказ есть приказ, сами понимаете, ваша милость.
- Я удивился, когда вы так стремительно явились в наш город и приступили к работе без какой-либо подготовки. Это необычно, вы даже не известили меня о своём прибытии.
- Его милость архиепископ д'Аннундзо выдал мне весьма чёткие инструкции по поводу моих действий в городе, - ровно отозвался Стефан. - Поведение брата Николаса, о котором писали в канцелярию Святой палаты, недопустимо. Мздоимство, присвоение конфискованного имущества еретиков, лжесвидетельствование... Это всё очень серьёзные преступления, которые портят доброе имя церкви в глазах добрых людей, - выдержав торжественую паузу, Стефан уже будничным тоном продолжил, - В кабинете брата Николаса были найдены неучтённое оружие, двойная бухгалтерия, деньги, драгоценности, которые проходили по делам еретиков и ещё множество подобных вещей. В их архиве мои люди нашли дела, в которых есть грубые нарушения: доносы от близких родственников, недоброжелателей. Мы нашли несколько дел, в которых виновных с лёгкой и средней степенью вины, без веских доказательств, приговаривали к покаянной тюрьме.
- Еретики - это сорняк, брат Стефан, - покачал головой епископ. - Тут нет лёгкой степени вины.
- Однако они прописаны в законе. Без должных доказательств трибунал города Злина не имел права выносить приговоры о заключении подозреваемых в ереси, - Хромой внимательно смотрел на епископа. Тот сидел спокойно, но светлейшие глаза уже начали беспокойно дёргаться. Никто не поверит, что епископ не знал о делах инквизиции в своём городе, - Его милость архиепископ не доволен такими делами. Его милость кардинал-префект - тоже.
При упоминании главы Третьей конгрегации епископа Коммода начало трясти.
- Брат Стефан...
- Я выполняю свою работу, - отозвался Хромой. - Ничего не желаю слышать. Дела его высокопреосвященства меня не касаются. Вашей милости - тоже. Я просто выполняю свою работу.
- И совесть вас не терзает?
- Меня? Кровавого инквизитора, который губит сейчас жизни своих бедных братьев из провинции и их ни в чём не повинного епископа? Нет, не терзает. Я не сомневаюсь, что вы всю ночь не спали, судорожно уничтожая улики, хранящиеся в этом архиве, - Стефан указал рукой на железный шкафы. - Но в архиве моих коллег наши уже достаточно такого, что его милость кардинал Рельвис, если ему вздумается вступиться за вас, не сумеет вас вытащить. А винить в этом вы должны только себя. У Санктавилля тысячи глаз. Да и по поводу совести. Нет, не совестно. Вы из-за денег сгноили в покаянной тюрьме столько людей, чья вина была в том, что их деньги не принадлежали вам. Без таких людей нашей церкви будет только лучше. Что ж, больше мне вам сказать нечего. Разрешите откланяться.
Хромой поднялся и, припадая на короткую ногу, вышел в винный погреб. Давешний служка стоял здесь и тёр пальцем пыльное стекло бутылок.
- Пошли к выходу, - велел Стефан. Служка вытянул шею, пытаясь взглянуть на начальника, но обзор ему загородила массивная фигура Янвича. - Я тихо сказал?
- Нет, господин инквизитор, - вздохнул служка и повернулся к выходу.

7.
- Браво, Стефан, - Апис и Олива обнаружились в архиве злинской инквизиции. Был обеденный час, поэтому архиваниусов на месте не было. За деревянным столом около железных шкафов сидели только офицеры. Олива, старый параноик, обедал здесь же. Стефан не сомневался, что если дать ему волю, то он приехал сюда с целой армией разных помощников, которые выкопали бы это здание с подвалами, перевезли в Санктавилль и уже там бы его изучали.
- Что именно - браво? - Хромой отставил трость в угол, снял плащ и встряхнул его на батарею: на улице снова шел снег.
- Ты поссорился с епископом.
- С чего ты взял?
- У тебя лицо как у злобного волкодава. У тебя такое характерное выражение появляется только после того, как ты с кем-то поцапаешься. Ну что, я прав? - Лиссандр отложил от себя папку с бумагами и взял с тарелки бутерброд с сыром.
- Да. И не жалею.
- Ты всё-таки до конца не жалей. Мы с Аннелом тут посмотрели самое интересное из этого богатого собрания... Брат Иохан, будучи крайне благородным человеком, рассказал нам про самые интересные дела. Брат Николас, самое лучшее, закончит свои дни в Горбатых горах. А твой друг-епископ тоже долго в своём кресле не продержится. Для границы с Чумным носом нужен человек, который хотя бы может думать, а не ведёт себя как идиот.
- Я это уже понял, - Стефан сел на лавку рядом с Аннелом. Безопасник хмуро подвинулся на другой край и придвинул к себе тарелку. - А что у вас пока по нашему заданию вышло?
- Мздоимство, лжесвидетельствование, доносы, нарушение законов... Короче, стандартный набор и ничего нового, - пожал плечами Апис. - Правда, Иохан как-то невнятно намекнул на странные сексуальные пристрастия некоторых властьимущих в этом городе, но я сомневаюсь, что тут будет некрофилия, а остальное я уже видел.
- Есть ещё казни полукровок, - подал голос безопасник.
- Что-что?
- Суды над полукровками, - пояснил Лиссандр. - Тут Чумной нос рядом, поэтому местные женщины, особенно те, что иногда появляются за пределами населённых пунктов, имеют обыкновение порой рожать остроухих детей. Иногда эти дети рождаются вполне жизнеспособными, и тогда они по закону должны быть поставлены на учёт в инквизиции и остаться в семье. Или, если семья от них отказывается, то их отправляют в Доминион для изучения...
- Короче, это я всё знаю.
- Наши коллеги казнили таких матерей вместе с детьми.
- Это серьёзно.
- Очень. Таких гибридов мы должны исследовать, а не вырезать.
- Короче, мы сюда вовремя приехали.
- Да, - согласился Олива. - Я послушал городские слухи, пришедшие с границы. Говорят, Чумной нос снова шевелится. Последние пять лет полукровок стало так много, что женщины перестали покидать пределы города.
- А чума?
- С чумой не понятно. Никонианцы после смерти короля объявили мобилизацию и уже три года живут на военном положении. Но создать сплошную полосу заграждений они не смогли. Регентский совет хотел, чтобы они выдвинулись на границу с Аллемандами, а когда братья отказались, то прекратили их финансирование.
- Однако, - Стефан такого не слышал. - И как они тогда живут?
- Как могут. Частично они живут на самообеспечении, так же их финансирует Санктавилль, Медиолан... Короче, те, на кого накинутся нелюди, если пройдут Объединённое королевство. Но никонианцы живут сейчас хреново. Если из Чумного носа двинется нелюдь, то этому королевству придётся хреново, - по тону Оливы было сложно определить, волнует ли его возможная судьба места, где он сейчас находился. Стефан предполагал, что всё-таки не волнует.
А вот Стефану это кое-что объяснило. Регенсткий совет, управляющий королевством до тех пор, пока не появится наследник покойного короля, способный убедительно доказать свои права на престол (на самом деле же, пока среди членов совета не появится один, способный взять власть в свои руки), потихоньку вымирал. Власть в свои руки брали протекторы областей, входящих в королевство. Интересно, Санктавилль решил поставить на Талих?
- Так, политика нас не волнует. У нас есть работа. Мы можем им предъявить что-нибудь на открытом церковном суде?
- Ну... Незаконное хранение оружия, пыки... Да, мы нашли камеру для пыток. Забавно, да? Причём душка Иохан рассказал, что эту камеру используют достаточно часто. Хочешь на неё посмотреть? - предложил Лиссандр.
- Нет, уволь. Что ещё?
- Я так полагаю, ещё можно приписать им присковение конфиската. Я не бухналтер, но их счётные книги показались мне странными.
- Хорошо, отправим в Санктавилль ещё и их.
- Стеф, надо бы известить о нашем расследовании протектора, пока он сам не обратил на нас внимания, - Лиссанд взялся за ещё один бутерброд. Олива гневно раздул ноздри, глядя на такое самоуправство - бутерброды были его! - но промолчал.
- Думешь?
- Не думаю, уверен. Речь идёт уже о снятии епископа в его владениях. Думаешь, он оставит такое событие без своего пристального внимания? Было бы очень плохо, если внезапно выяснится, что милостивый Коммодус - его друг, и Талих против его смещения.

@темы: Inquisitio, casus, ecclesia

---

Орден благословенных братьев-рыцарей святого Юстиниана.

Орден был основан святым Юстинианом из дома Колонна в 187 году в самый разгар Тридцатилетней войны. В то время положение людей было катострофическим: княжества Германика были разорены нелюдями из Чумного носа, Западные страны были разорены Южанами, переправившимися через Внутреннее море. С Востока же на человеческие земли надвигались бывшие союзники по войне с Империей: Шатуны, Лесные дети и Пустынники. Лесные дети подошли к стене Серафима и на три года встали лагерем под стеной Серафима и взяли в осаду Палестрину.

Святой Юстиниан был родом из дома Колонна. В то смутное время было три молодых человека из этого дома, носивших такое же имя, и двое из них погибли в боях с нелюдью. Скорее всего, Юстиниан был сыном Леди Феодоры Колонна, сестры герцога Константа Колонна и супруги своего троюродного брата Иоанна Младшего. Он родился незадолго до начала Тридцатилетней войны. Её начало он встретил послушником ордена серафимцев в Санктавилле. Когда Целестин Душегуб отправился в свой гибельный поход за океан, Юстиниан Колонна уже готовился принять чин магистра своего ордена. Неизвестно, получил ли он этот чин, но известно, что начало масштабного вторжения нелюди с востока он встретил в окрестностях Палестрины. Там же, в единственном городе, не разрушенном Великим Восстанием и стоявшем на этой земле ещё до приходя Империи, он нашел древний склад с оружием то ли Золотого века, то ли имперцев. Единственный образец того оружия сохранилс в замке-резиденции Брата-Командующего ордена и представляет собой достаточно совершенную автоматическую штурмовую винтовку. Некоторые конструкторы пытались воспроизвести её, но экземпляр, по легенде принадлежавший самому брату Юстиниану, сильно испорчен во время боёв, а потом ещё и братьями, которые после смерти своего лидера зачем-то покрыли разбитое оружие с отваливающимся прикладом и гнутым стволом узорами и странными "примочками". Вполне возможно, что после того, как юстинианцы потеряли всё старинное оружие и навыки его ремонта (не говоря уж о производстве!), они потеряли и понимание принципов работы этого оружия и решили таким образом сделать его более "эффектным".
Однако в то время, когда Юстиниан Колонна нашел этот склад, людям ещё было известно что это и как его использовать. К тому же сыграло свою роль то, что Юстиниан был из Палестрины. Северные герцогства почти не участвовали в междоусобицах Доминиона и сохранили оружие времён восстание, которое их более южные соседи с упоением использовали (и портили) в грызне между собой. Юстиниан быстро понял, какое сокровище попало ему в руки и какие возможности даёт.
Будь Юстиниан более глуп или более честолюбив, то история людей могла бы повернуть в гораздо более трагическое русло. Но ситуация к тому времени складывалась катострафическая: восточные границы Палестрины были прорваны, бои шли под стенами древнего города, южнее нелюди упёрлись в Стену Серафима и стремительными шагами приближались к границам Медиалана и Флорина, грозя взять Санктавилль в кольцо. На юге соединённые войска феррарцев и тринакрийцев с боями отступали в глубь Равнины. Все церковные земли к востоку от реки Аурум были потеряны. О том, что творилось за Медиоланскими горными границами, обитатели Доминиона понятия не имели. Как потом выяснилось, там было не лучше.
Как именно Юстиниан собрал свой первый отряд, неизвестно. Скорее всего, это были солдаты палестринской армии, оставшиеся в лесах после поражений и отхода к столице их основных частей. К тому времени война уже перешла все границы разумного. Люди на захваченных территориях вырезались, и оставшиеся в лесах люди прекрасно это видели.
Отряд Юстиниана начал партизанскую войну против нелюди. К ним примкнули оставшиеся живыми местные жители. Первая крепость юстинианцев была старой брошенной военной базой около того места, где брат Юстиниан нашел склад с оружием. Неизвестны точные масштабы этого склада, но судя по-всему, он был не малым: отряд Юстиниана достиг численности в двести человек. Так же они имени остатки вооружения палестринских солдат: станковые и ручные пулемёты с боеприпасами, транспорт, генераторы электричества и даже мелкокалиберная артиллерия с изрядным запасом боеприпасов. Юстинианцы действовали небольшими группами по десять-двадцать человек против обозов и от пятидесяти - против крупных соединений нелюди. Почти полтора года юстинианцы жили на "самообеспечении", совершая набеги на нелюдь и на старые палестринские военные базы. За это время террор лесных партизан оказался настолько чувствительным, что нелюдь была вынужденна отозвать часть своих войск от стен Палестрины и устроить рейд по лесам. Этот рейд закончился ничем: никакая магия нелюдей и их оружие оказались не в силах противостоять налаженному пулемёту.
Без сомнения, отряд Юстиниана сыграл немаловажную роль, уничтожая обозы нелюди, в начавшихся среди нелюди эпидемий и моральном шатании в их рядах. Когда нелюдь отошла от стен Палестрины, отряд Юстиниана влился в регулярную армию Палестрины. Положение Юстиниана, как принца великого дома и кузена правящего герцога, позволило ему остаться во главе своего отряда. Оставшиеся годы войны юстинианцы в основном занималсь разведкой и рейдами по тылам противника. Юстинианцы участвовали в битве под стеной Серафима и в стятии блокады Менны.

В 185 году, когда катострофическое положение в войне выправилось, полсотни солдат из отряда Юстиниана Колонна, потерявших в войне свои семьи и всех близких, приняли монашесткие обеты. Этот год считается датой основания ордена. Через год Юстиниан был вынужден вместе с несколькими офицерами разработать устав орден, поставив жёсткие условия для принятия в орден и суровые наказания за нарушения этих обетов. Патриарх Урбан III подтвердил этот устав и дал добро на основание воинского ордена. Главным условием для вступления в его ряды было физическое здоровье и отутствие семьи. Утаивание родственников или поддержание с ними какой-либо связи после принятия обетов считалось крайне тяжелым преступлением. Юстиниан резко был против того, чтобы монашеские обеты принимали необдуманно люди, которым есть что терять. Говорят, что такое ужесточение появилось после того, как люди, имеющие семьи, стали отказываться от них в пользу своего отряда.
Сам Юстиниан за время войны потерял всю родню, а его отношения с кузеном-герцогом были дружественными, а не родственными.
После войны братство юстинианцев, тогда ещё называвшееся орденом святого Марка, насчитывало уже полторы сотни человек. Когда орден вернулся вместе с церковной армией от реки Бут, они остались в Выжженом лесу, где предполагалось построить линию укреплений против нелюди. Юстинианцы в 195 году заняли одну из построенных на границе крепостей и получили в обязанность контроль за прилегающим участком границы. Этим они и занимались до 223 года, когда к власти пришел Брат-Командующий Фергус из Канн.

Фергус считается второй по величине фигурой в истории ордена после святого Юстиниана Колонна.
Фергус был сиротой, которого монахи-серафимцы подобрали в городке Канн в Феррарской равнине. Он получил классическое монашеское воспитание и проявлял склонность к управлению. Но в девятнадцать лет он покинул орден серафимцев чтобы вступить в братство юстинианцев. Здесь талантливый молодой человек за одиннадцать лет поднялся до должности брата-казначея. На этой должности он пробыл шесть лет и успел сделать очень многое для ордена: под его руководством были перестроены крепости ордена, Выжженый лес был увеличен ещё на шесть километров (что впоследствии помогло отразить новое нападение нелюдей), а на базах ордена началось исследование оставшихся доимперских образцов вооружения (как ручного огнестрельного оружия, так и крупной артилерии). Послденее было сделано очень вовремя: во время смуты в 240х годах всё старинное оружие, которое ещё было способно работать или просто бывшее в наличии, было потеряно. Чертежи юстинианцев помогли впоследствие восстановить военную мощь Доминиона.
В 223 году Фергус из Канн был провозглашен Братом-Коммандующим. Это решение высших иерархов ордена поразило многих: Фергус был пусть уважаемым, но всё же больше чиновником, чем солдатом. Однако как показало время, это было правильное решение.
Фергус за пять лет своего командования добился впечатляющих результатов: юстинианцы получили прекрасно отлаженную систему контроля за границей. Фактически, участок Выжженого леса длиной в две сотни миль превратился в непроходимую полосу различных сигнализаций и контрольных полос. Пройти мимо юстинианцев незамеченным стало невозможно. Это помогло им перед вторжением 229 года заблаговременно подготовтиься к обороне и получить подкрепление от церковных войск. После Семидневной войны, когда юстинианцы выдержали натиск Шатунов и отбросили их ещё на десяток миль от границ людей. Так появилась вторая полоса крепостей на новой полоске Выжженого леса. За ту победу юстинианцы получили право управления своим иземлями, которые к 327 году достигли размеров, сравнимы с герцогством Флорин.

Орден Юстинианцев - главный оплот людей на востоке их мира. Хотя со времён Фергуса из Канн Выжженый лес не расширялся, а из земель нелюди не было нападений, никто не пытается умалить значения этого ордена. Юстинианцы - самая боеспособная из армий Церковного Доминиона, сравниться с которой могут только армии Палестрины, Сиены и Тринакрии. Так же юстинианцы никогда не покидают своих земель, потому что они лучше всех людей знают: нелюдь и её ненависть к людям никуда не делись, и стоит людям расслабиться, как в тысячи раз превосходящие их численностью орды обрушатся на них.

@темы: magnus familia, historia, ecclesia, ecclesiasticus dominium

---

Два последних месяца 332 года выдались для Марка Цемпера необычными. Седьмого ноября из их трёхкомнатной квартиры в «инквизиторском» доме на набережной реки Карпи внезапно съехал Пётр.
- Здесь жить невозможно! – категорически объявил инквизитор, взяв в одну руку чемодан, а в другую – семейный бздыхан, чтобы не потерялся.
- Предатель! – крикнул в удаляющуюся спину друга Марк. Тройняшки у его ног радостно пищали и махали четырёхпалыми лапками в спину позорно убегающему «дяде Пете».
Уже к двенадцатому ноября Марк довёл до безусловного инстинкта правило «всё бьющееся, режущее, колющее, мелкое, острое, хрупкое, горючее, ядовитое, дорогое и важное – прятать на шкаф, на антресоль или в вентиляцию». Вскоре к этому списку присоединилась и его пишущая машинка – маленькие сумели вскрыть на ней чехол и сломали. Шкаф, кстати, чтобы не упал от махинаций с тяжелыми предметами, пришлось прикрутить к стене.
Без Петра и его барахла в квартире стало свободней. Тройняшки были выселены в освободившуюся комнату, на широкую железную кровать. Там же Марк поставил в углу большой ящик от старого письменного стола, куда собрал все немногочисленные игрушки мелких. Впрочем, если днём мелочь спокойно шебуршилась у себя в комнате, то ночью они время от времени всей гурьбой перебирались под бок к приёмному отцу. Для мелочи это было забавой, а вот Марк в такие дни не высыпался. Пока их всех троих отнесёшь обратно, уложишь и успокоишь! А если они упрашивали его остаться – парень всю ночь дремал в пол глаза, боясь их придавить.
Пятнадцатого ноября Марк поскользнулся на крыльце дома и сломал ногу. Стефан Янвич щедро выписал ему месячный больничный, квитанцию на казённые костыли и пожелал приятного отдыха. Издевался, не иначе.
Впрочем, сломав ногу, Марк, впервые с сентября, выспался.
До этого он почти месяц вскакивал на два часа раньше обычного, чтобы приготовить завтрак для Тройняшек, умыть, одеть и накормить их, потом сдать домоуправительнице сестре Анне (ветерану их департамента, с возрастом ставшей неторопливой, но такой же въедливой. Отправляться доживать свой век в удалённый монастырь она отказалась наотрез, и её пристроили руководить «инквизиторским» домом). Старая женщина «внучаток» обожала и всегда рада была проследить за ними, пока Цемпер носился на работе. С работы Марк звонил домой раз пять за день, потом мчался обратно, забирать мелочь и кормить её. Кроме того, ему резко прибавилось работы по дому: вездесущие детские вещи, которые он остерегался относить в прачечную (кто знает, чем они там стирают!), разбросанные по всем комнатам игрушки (иногда ему казалось, что они живые и сами ползают следом за ним), горы грязной посуды и вечный писк. Когда писк стихал, это было верным признаком, что маленькие что-то натворили и в процессе творения. Марк тогда бросал все дела и мчался их искать, чтобы предотвратить беду.
Времени на то, чтобы что-то написать, у Марка не оставалось. Он даже статьи в свой журнал перестал писать. Пётр, конечно, предлагал его заменить на посту «M.C.», но Марк не согласился. Петра он знал слишком хорошо, чтобы не знать, что он там понапишет от его лица.

С появлением гипса появилось много времени.
Как оказалось, если надеть на гипс валенок, а на валенок – галошу с рифлёной подошвой, то по дому можно было очень даже неплохо ходить и без костылей. Гора нестиранных вещей рассосалась в два дня, Марк сделал генеральную уборку и даже достал свою верную машинку.
А вообще, жизнь Марка Цемпера на больничном стала даже приятной. Выходить на работу ему уже не хотелось.

Утром нужно было подняться в семь часов. Марку даже не требовался будильник, чтобы вскочить ровно в это время. Порой он даже не просыпался: сомнамбулой садился в кровати, надевал носок и валенок и шел на кухню, где зажигал газ, лез в ледник за творогом на завтрак и только тут просыпался и с ужасом осознавал, что оказался отнюдь не под тёплым одеялом. Пожарив себе яишницу, а маленьким погрев творог, Марк делал зарядку. В восемь часов подавали признаки пробуждения мелкие. Марка этот счастливый момент заставал обычно в стойке на руках. Парень принимал нормальное вертикальное положение и шел в детскую комнату.
По сложности ритуал утреннего одевания и умывания Тройняшек уступал только вечернему умыванию, раздеванию и укладыванию их спать (включая «рассказать сказку и погладить по животику»). Сонная малышня, встрёпанная с ночи, с припухшими глазками и со следами складок наволочки на щеках, тихо попискивала и норовила, как тараканы, расползтись в разные стороны. Ля одевалась сама, но очень медленно, долго вертя в руках кофточку или колготы. Лё пытался одеться сам, но постоянно попадал то головой в трусы, то кофточку надевал задом наперёд и намертво в ней застревал. Ла вообще пряталась под одеяло и отказывалась вылезать. Поэтому Лё и Ла приходилось упаковывать в одёжку вручную, а потом помогать медлительной Ля. После Марк отгонял их в ванну, где он умывал и причёсывал только-только проснувшуюся мелкоту. Те фыркали, вертелись – Цемпер тратил на это столько нервов, что был готов взвыть. От паники спасала только мысль, что катастрофа была бы, если у них в доме не было своей котельной и у него не было бы всегда под рукой горячей воды.
После этого Марк доделывал утреннюю зарядку. Мелочь тоже упражнялась с ним, старательно пытаясь повторить все движения и отчаянно толкаясь. Кульминацией зарядки были отжимания. Отжимался Марк, а Тройняшки катались: по очереди взбирались ему на спину и так – на пятнадцать-двадцать отжиманий. Потом следующий.
Зарядившись энергией, они шли завтракать. Марк ел яичницу, мелочь кушала творог. Капризничал только Лё, но чисто для вида. Когда Марк доставал из шкафчика печенье или пастилу к чаю, мальчишка замолкал и принимался активно догонять менее привередливых сестёр.
После завтрака они шли гулять. Марк одевал Тройняшек, поочерёдно ставя каждого на тумбочку в коридоре, потом одевался сам. Мелкие в это время пихались у него под ногами и стучали по полу лопаточками на длинных ручках.
Спуск по лестнице с третьего этажа был тоже приключением. Мелкие норовили влезть на перила лестницы, постучаться в двери к соседям или схватить за хвост подвальную кошку Цапу. К тому же сам Марк за пределами квартиры с лубками на ноге передвигался возмутительно плохо. Один раз даже проехался на заду со второго этажа на первый. Тёплые штаны и зимнее пальто, конечно, спасли его от серьёзных травм, но ощущения всё-равно были яркими.
Гулять они ходили либо в небольшой сквер на соседней улице, либо, в особый гололёд, оставались во дворе, на лавочке между тремя берёзами. Иногда их настигал брат Зарегб с новорожденным отпрыском. Секретник, донельзя счастливый появлением первого своего ребёнка, курсировал в выходные дни по округе с коляской и рвался поделиться своим счастьем с окружающими. От него, как от лесного пожара, разбегались все знакомые и полузнакомые люди. Единственным благодарны слушателем оказывался бывший ученик, из-за травмы и нагрузки из троих несмышлёнышей не способный кинуться в бегство. Марк терпеливо терпел бухтение наставника, слушая птиц, шум города и краем глаза приглядывая за мелкими.
Какое там их вечное инквизиторское «Будь бдителен!». Трое детей – и Марк даже ночью в ужасе вскакивал, когда ему снилось, что мелкие подбираются к газовой плите.
А один раз кошмар случился наяву: мелкие каким-то образом достали из шкафа папин паспорт, уволокли от плиты спички и сожгли красивую бумажку в унитазе. Марк тогда не знал, что ему делать, ругать их или вешаться самому.

После прогулки они шли по магазинам. Обычно в булочную, потом в овощной и рыбный. Особенно маленьких волновала кондитерская. Спрашивать их, что именно они хотят к чаю, значило застрять в этом магазинчике очень надолго. Лё любил творожные пирожные, Ля – пастилу, Ла – мармелад. И каждый громогласно требовал у родителя своё.
Марк сладкое, кстати, терпеть не мог.
После прогулки час уходил на приготовление обеда. Маленькие в это время обычно разоряли книги с картинками или играли. При этом Ла обижала Ля, Лё вступался за сестрёнку и принимался толкать Ла. Ля вступалась за сестру… Начинался писк, визг и слёзы. Напихавшись, мелкие гуськом семенили на кухню к отцу, чтобы тот их пожалел.
Обед проходил как завтрак. Малышня скреблась ложечками в тарелках, время от времени принимаясь пихаться. Марк эти хулиганства решительно останавливал и порой даже переставлял стулья с непоседами, чтобы они не могли друг до друга дотянуться. Обязательно пили рыбий жир и чай с лимоном. К удивлению Марка, рыбий жир пили без возражений, даже сами напоминали ему, когда он забывал о полезных витаминах.
Время после обеда было самым спокойным за день. Позёвывающая мелкотня лениво чистила зубы, потом гуськом семенила к себе в комнату, сама раздевалась и мгновенно засыпала. Марку оставалось только проследить, чтобы они переоделись до конца и накрыть мелочь одеялом.
Почти три часа Марк был предоставлен сам себе. С исчезновением горы тряпок в ванной, накопившейся перед его больничным, целый час из эти трёх он мог посвятить себе. Обычно он доставал свою верную машинку и час упорно, почти не прерываясь, строчил сказки. Именно сказки: покупать новые книги, чтобы прочитать мелким на ночь очередную версию «Принцессы и нищенки», «Паучьей королевы» или «Оладушек», он устал. К тому же во всех сказках был лишь один хороший герой, а у него было три пищалки – каждой нужно было по хорошему персонажу. Фантазия Марк, к его счастью, работала на должном уровне, поэтому приключения белочек, зайчиков, синичек, фей, рыцарей и принцесс генерировались в достаточном количестве.
Когда малышня просыпалась и съедала печенье на полдник, они снова шли гулять. Время после обеда было тихое, и им иногда удавалось даже избежать встречи с «дядей Заря». Малышня тогда, как обычно, играла, а Марк читал что-нибудь.
Единственное, что в такие моменты беспокоило Марка, было то, что Тройняшки не играли с другими детьми. Никогда. Гуляющие в сквере мамочки и бабушки с малышами иногда пытались познакомить своих детишек с маленькими пищалками, но всё это оканчивалось безрезультатно: уже через несколько минут Тройняшки занимались чем-то своим или бежали к отцу подёргать его за подол рясы, даже не вспоминая о несостоявшихся друзьях. Несколько раз Марк сам отводил мелких познакомиться к сверстникам, но дружбы не получалось. Когда он спросил у пищалок, почему те не играют ни с кем, они лишь пожали плечами.

Вечер перед ужином был самым спокойным временем. Марк снова был на кухне, а пищалки, набегавшись на улице, тихо садились перед радиоприёмником и слушали музыку. Марк научил их переключать рычак фиксированных каналов, и они с упоением слушали самую разную музыку. Иногда, когда попадалось что-то знакомое и любимое, они начинали петь. Пели они очень хорошо, удивительно быстро запоминая слова песен (даже тех, что были не на латыни) и распевали их, почти не фальшивя и не коверкая слова. Знакомые таким талантам мелких восторгались, а для Марка музыкальные попискивания, доносящиеся из комнаты, были верным признаком, что пока ничего не случилось.
Ужин проходил обычно быстро: после ужина Марк давал мелким сладкое, поэтому они послушно съедали всё, что было в тарелках. К чаю пищалки получали по конфетке и прянику. Некоторое время после Марк имел право послушать радио сам и постучать по пишущей машинке, если взамен отдавал мелким на растерзание шахматы. Тройняшки с упоением делили между собой белые, красные и чёрные фигурки (красные Марку пришлось докупать, когда мелкие достали его своим визгом при дележе изначального набора), потом расставляли в им одном ведомом порядке на доске и играли в герцогскую коронацию. Или свадьбу. Иногда Марк пересаживался к ним на диван и показывал, как правильно играть в шахматы, но мелким это было не интересно.

В девять часов Марк гнал свою мелочь спать. Сначала они шли в ванную, где по очереди чистили зубы и умывались. Потом шел ритуал укладывания спать. Всё было точно так же, как и утром, но только наоборот. После сказки, рассказанной в свете ночника, наступало время ежедневного ритуала: погладить по животикам и поцеловать, чтобы лучше спалось. Эти простые действия, подтверждающие теорию условных рефлексов, казались Марку просо волшебством: мелкие тотчас же начинали позёвывать, потягиваться и мигать слипающимися глазками. Тогда Марк гасил свет и шел мыть посуду. Первое время он пытался сам посидеть подольше, почитать или попечатать, но быстро понял, что таким образом он недолго протянет. Лучше уж поспать подольше!
Впрочем, была от мелких глупых пищалок и польза. Марк впервые за свою не самую долгую жизнь почувствовал себя кому-то действительно нужным. И это ощущение ему очень нравилось.

@темы: casus

---

Меня внезапно пробил муз. На пять страниц на непривычной клавиатуре. Вот что значит, уже шесть дней не печатать!

Эта история одной из святых церкви из "Доминиона", записанная Марком Цемпером, который одно время, получив доступ в архивы Святой Палаты, записал несколько историй жизни их святых, как почитаемых, так и не очень. Записана она с целью "а интересный сюжет!" и в качестве чтения для Тройняшек, когда те вырастут. По мнению Петра Симонилла, которому Марк дал эти истории почитать, когда Тройняшки будут достаточно взрослыми, чтобы её читать, они уже сами получат нужные доступы к архивам их конторы.

Святая сиенская дева Феофано.

Официальное житие святой Феофано из Дома Орсини можно прочитать в любой библиотеке в Церквоном Доминионе, было бы желание. Отношение к этой святой у всех разное: в Сиене она достаточно известна, в Турине её знают, в других же частях Доминиона о ней известно в основном только священнослужителям. Инквизиторы, разумеется, имеют своё мнение, отличное от других. Ниже я привёл жизнеописание этой святой, которое я собрал, изучая документы и сочинения той эпохи.

Феофано родилась в 145 году в Доме Орсини в Сиене. Она была младшей родной сестрой герцога Коммода, дочерью герцога Сиены Серафима Иоанна и племяннице Сириция Орсини, больше известного как фанатичный патриарх Цилестин Душегуб.
Второй ребёнок в семье герцога Серафима Иоанна родился быстро и легко. Хотя герцог ожидал сына, рождению дочери он не очень расстроился: у него уже был наследник, который рос здоровым и разумным. Многие считали его отмеченным Богом, потому что даже во время чудовищной эпидемии чумы и оспы в 144г, когда умерли почти все младенцы и малолетние дети, принц Коммод не заразился и был по-прежнему здоров и весел.
В 148 году герцогиня Илена, до того имевшая превосходное здоровье, внезапно заболела и скончалась от неведомой болезни. После смерти её тело в несколько часов безобразно распуло и начало издавать ужасное зловоние, что явно говорило об отравлении жизнерадостной, умной и властолюбивой женщины. Но об этом говорили шепотом, потому что единственным, кто открыто ненавидел Илену и пытался заставить герцога Серфима Иоанна развестись с супругой, был зловещий Сириций Орсини, тогда ещё не взошедший на вершины власти, но уже получивший себе в архиепископство Неаполь и вхожий в ближний круг архиепископа Апо, будущего патриарха Урбана II.
Тут необходимо рассказать о сиятельных братьях и их взаимоотношениях.
Серафим Иоанн был старшим из братьев, которому была уготована судьба возглавить Великий Дом и огромное герцогство, стать опорой мира среди людей. Он отличался разумностью и отменным здоровьем. Как и маленького принца Коммода, его не брали никакие болезни, он был удачлив и красив. Всё это и то, что герцогиня Илена уже через год после свадбы родила молодому герцогу сына, лишало его младшего брата каких бы то ни было шансов занять трон и приговаривало его навеки остаться в тени Серафима Иоанна. Но случилось так, что решение их отца отправить Сириция в церковь, обернулось совершенно неожиданным результатом.
Цилестин Душегуб уже при жизни привлекал к себе внимание историков, заставляя их задуматься над своей личностью. И уже современники сочли, что Сириций Орсини - воплощение безграничного релегиозного фанатизма, который своей иступлённостью вышел за какие-либо грани добра и зла. Впрочем, если отбросить в сторону всю религиозную оболочку его деятельности или просто посмотреть на неё, как на красивые одежды, в которые люди имеют страсть наряжаться, то будет очевидно, что Сириций Орсини фигура гораздо проще и страшнее.
О юности Сириция осталось мало данных, а почти половина источников, в которых упоминаются юные годы будущего Душегуба, не заслуживаю доверия, поэтому мы не можем точно сказать, когда именно он почувствовал зависть к брату. Наверное, историки и биографы Сириция накинутся на меня за это высказывание, но я уверен, что большая часть его поступков обоснованна не релегиозным фанатизмом, а стремлением показать всем, что он - второй сын - гораздо лучше Серафима Иоанна.
Не буду вдаваться в подробности и скажу кратко: смерть жены сильно потрясла Серафима Иоанна. Имея от природы добрый нрав, он обратился за утешением к, как он считал, самому близком человеку: к своему брату Сирицию. Тот, к тому времени уже откровенно снедаемый из нутри своими пороками - завистью и злостью к людям - воспользовался случаем, чтобы подчинить брата своему влиянию. И именно благодаря влиянию Сириция, Серафим Иоанн искренне поверил в то, что его жена вела жизнь во блуде, и что её жуткая внезапная смерть - это кара свыше. Серафим Иоанн охотно ему поверил, потому что не видел ни одной причины думать плохо о своём брате.
Несомненно, именно по совету Сириция, герцог Сиены второй женой выбрал себе молодую Зою Литту из хорошего южного семейства. Я сомневаюсь, что Зоя была шпионкой Сириция Орсини и как-то влияла на супруга. У меня есть большие сомнения, что у неё были необходимые умственные способности для того, чтобы выполнять эту задачу. Всё детство и юность Зои прошло в одной из обителей на юге Феррыры, где она выросла в серую и непривлекательную девушку, иступлённо соблюдающую все обряды церкви, боящуюся всех книг кроме Писания, подозрительную и глупую. Сиенцы, сначала приветствовавшие свою новую герцогиню, надеясь, что она отвлечёт их правителя от его печали, пришли от неё в ужас. Замок Розы, сиявший при Илене, превратился в мрачное и унылое место. Зоя, не умеющая даже расписаться на документе, не имея при себе листка с подсказкой, как писать своё имя, тотчас же взялась за наведения приятного ей порядка в новом доме. Из залов и комнат замка были изгнаны все картины кроме икон. По её приказу из комнаты герцога сняли даже портреты Коммода и Феофано. Великолепная герцогская библиотека была спасена от этой женщины лишь благодаря друзьям герцога, которые вывезли её из Замка Розы в резиденцию герцогов Орсини в Сиене.
Расчёт Сириция, как мне видится, был в том, что слабая здоровьем Зоя, постоянно морящая себя длительными голодовками, никогда не сможет родить его брату ещё наследников, а своей серостью и унынием сведёт его самого и пасынка в могилу. Так бы оно и случилось, но в 149 году произошло очередное пышное примирение дома Орсини и дома Колонна. В честь этого события принц Коммод, тогда достигший возраста четырнадцати лет, женился на принцессе Аникии Колонна. В честь этого события герцог Серафим Иоанн подарил сыну одно из имений в пятнадцати милях от Стены, которая тогда только начинала строиться и ещё не получила имени своего основателя. Так принц Коммод нарушил планы своего дяди: он выпал из унылой и удушающей жизни Замка Розы, а вокруг него в вилле Дубов стали собираться противники Зои и Сириция.
Но Феофано осталась с мачехой. О её детских годах известно мало, но несомненно, они были далеко не радостными. Зоя, наслышанная о "блуде" своей предшественници, свято верила, что Феофано унаследовала все пороки своей матери и поэтому, чтобы спасти свою душу, должна жить в невероятной строгости. Детство Феофано представляло из себя сплошной кошамар из молитв, голоданий, церковных обрадов, суеверий, к которым была склонна Зоя и непрекращающегося смирения перед глупой и самодовольной женщиной. В итоге Феофано выросла похожей на мачеху: некрасивой, унылой, невзрачной и неграмотной женщиной, которая производила своим религиозным фанатизмом и разговорами о грехе удурчающее впечатление даже на церковных иерархов.
А что её отец? Герцог Серафим Иоанн два года честно прожил с женой, которая за это время два раза выкидывала из-за "постов" детей, и, не выдержав, покинул Замок Розы, чтобы больше никогда туда не возвращаться.
В 163 году Патриарх Урбан II начал дело всей своей жизни: он объявил великий поход Церкви на нелюдь, которая своим существованием оскверняет Божий Мир. Нам он известен как Тридцатилетняя Война. В том же году герцог Карл Висконти, подыскивая невесту для своего сына Гилара невесту, обратил внимание на Феофано Орсини. Он слышал о том, что она глупа, неграмотна и религиозна до иступления, но и принц Гилар был не красавцем: из-за детской травмы молодой человек хромал и у него рос горб. Герцог Карл рассуждал, что его невестка должна будет произвести ему на свет законнорожденного внука, а не давать советы как жить. К тому же он счёл, что её глупость была следствием ненадлежащего воспитания, а не следствием её природы: родители принцессы славились как очень разумные люди.
Серафим Иоанн, к тому времени уже привлекавший к управлению государством сына, внял советам Коммода, что Феофано будет лучше вдали от мачехи, и дал согласие на свадьбу.
Кстати, надо отметить, до этого Серафим Иоанн пытался организовать замужество дочери с монаршьими домами Франкии и Богемии. Именно во время этих попыток и выяснилось, что дочь блистательной Илены стать, как её мать, украшением короны супруга не сможет, даже если в её вздумает взять в жёны Патриарх.
Свадьбу сыграли через месяц после сговора. Тут и выяснилась одна накладка. Слухи о Феофано оказались сильно преувеличены - причём в лучшую сторону.
Принц Гилар, уже готовившийся при встрече извиняться перед невестой за свои уродства, был потрясён, когда ему представили бледную, с выпученными глазами и приоткрытым ртом девицу. Принцесса Феофано была сутула, не умела двигаться правильно, постоянно вздрагивала, дёргалась, не имела никаких представлений о хотя бы каких-то манерах. К ужасу сопровождающих принца Гилара (да и к ужасу самого принца), невеста не умела пользоваться вилкой, прилюдно зевала, могла почесаться прямо во время разговора. Апофеозом всего этого был момент, когда на официальной церемонии представления свёкру, внучка легендарной Екатерины Сиенской и блистательной Илены Орсини, прилюдно влезла рукой себе под юбку, чтобы почесать свербящее из-за отсутсвия ухода тело около промежности.
Ещё увидевших девушку потряс запах давно немытого тела, исходившей от дочери Великого Герцога. Феофано, ярая сторонница усмирения бренной плоти, воняла так, что рядом с ней могли находиться только служанка, приставленная к ней мачехой и солдаты её отца, которые не могли ослушаться приказа и отойти от девушки.
Говорят - и я этому верю - когда герцог Карл увидел невестку, он потрясённо воскрикнул:
- Теперь-то я понимаю, почему эти два хрыща отдали мне её без разговоров! Да они мне её денег должны за то, что я её согласился забрать!
Одним словом, никто не ожидал, что принцесса Феофано окажется такой.
Солдаты и чиновники Орсини, передав Феофано на руки её будущему свёкру, без промедлений откланялись, словно боялись, что её отдатут им обратно.
Мы можем быть уверенны, Висконти и их придворные очень хотели это сделать.
Но герцог Карл был не из тех, кого могут остановить чьи-то вонюие чресла.
- Вымыть её и привести в человеческий вид, - велел он.
Его приказ с радостью выполнили. Перепуганную Феофано насильно раздели и вымыли. Принц Гилар (и многие придворные и чиновники Висконти) записал в дневнике, что истеричные вопли его невесты о том, что ей губят её невинную душу, были слышны даже за пределами дворца Висконти. Под венец Феофано вели силой. Архиепископ, бывашая незаконнорожденой сестрой герцога Карла, без вопросов совершила обряд. В тот же день дворец Висконти ночью насладился повтором концерта в исполнении Феофано, оторая прямо на брачном ложе разбила мужу пяткой нос. Брак, который должен был завершиться соединением супругов на ложе, остался в подвешенном состоянии. Герцог Карл решил, что надо немного подождать, пока девушка отойдёт от воспитания мачехи и проникнется ценностями нормальных людей, и велел оставить невестку в покое на три месяца.
Ожидание, пока Феофано станет похожа на человека, длилось почти год. Всё это время герцог Карл проявлял истино христианское терпение, не мешая Феофано молиться в церкви, тридцать семь раз за молитву отвешивая иконам земные поклоны, выполнять доведённые до дикости церковные обряды и проповедовать ближним о "всемирном грехе" и прочих глупостях. За это время среди горничных дворца стало наказанием отправка прислуживать принцессе, а принц Гилар от такой жены вылечился от комплексов, порождёнными его физическими увечьями, и стал, по всеобщему мнению, крайне интересным и привлекательным молодым человеком.
За этот год принц Гилар семь раз пытался вступить со своей супругой в контакт. Но не получалось даже завязать какой-то разговор: Феофано категорически не желала меняться. Она продолжала устраивать голодовки, сожгла несколько анатомических книг из герцогской библиотеки (она не могла прочесть их содержания, но ей хватило изображения в них человеческих тел), изрезала религиозную картину с святой Игнессой, прикрытой волосами и не собиралась соблюдать хоть какую-то гигиену. Так же она писала письма домой в Сиену. Все они оставались без ответа, потому что герцогиня Зоя и её окружение грамотой не владели, а при дворе Серафима и Коммода никто не мог разобрать каракули принцессы. Если кому-то из читателей интересно, несколько её писем сохраниилсь в герцогских архивах Сиены. Хотя эти безграмотные каракули ряд ли кого заинтересуют, разве почитателей Феофано.
Через год после свядьбы терпение герцога Карла кончилось. Он выдал сыну в сопровождение нескольких солдат дома Висконти и велел взять жену силой и сделать ему, наконец, внука.
Последовавшая безобразная сцена с воплями, проклятиями и рукоприкладством, в результате которой свежевымытая Феофано с кляпом во рту оказалась привязанной к кровати в такой позе, что её супругу оставалось только выполнить свой долг. Но тут выяснилось, что принц Гилар, сменивший за год двух любовниц, никакого плотского влечения к жене. Тут уже ничто не смогло помочь: ни надетый на голову Феофано мешок, ни вызванная в спальню любовница принца, ни изрядная порция вина. Прниц, стоило ему подмумать о том, с чем он сейчас должне будет совокупиться, терял всё мужское желание.
Это взорвало герцога Карла. Он направил Патриарху Адриану II послание, где просил расторгнуть брак его сына. При этом он дела упор на то, что его невестка очень благочистива и блюдёт свою чистоту, а его сын не осмеливается силой нарушить эту благодатность жены. И лучше бы было, чтобы брак, оказавшийся ошибкой, был расторгнут. Патриарх, восхищённый таким смирением герцога (а так же обеспокоенный, что в случае пресечения мужской линии герцога Карла, к власти в Милане придёт его кузен и племянники, бывшие ярыми ненавистниками Санктавилля), дал согласие на расторжение брака.
Миланский архиепископ так же молча првоела церемонию расторжения брака, и Феофано в тот же день вместе с её скромными пожитками отправили к брату ( к тому времени герцог Серафим Иоанн сконачался, и, без сомнения, от яда - только не своего кузена, как это принято считать, а своего брата Сириция, который стал ждать возможности занять трон).
Коммод, не сомотря на сочувствие участи сестры, её появлению в своём доме не обрадовался. Герцогиня Зоя к тому времени уже была выселена из Замка Розы и, лишенная своей верной вонючей свиты, была заперта в одном из монастырей, где даже молчаливые и терпеливые сёстры-урсулинки старались с ней не связываться. Отправлять к ней родную сестру Коммод не решился, и разрешил ей поселиться в одной из комнат Замка Розы.
Ни герцогиня Аникия, ни двор, ни слуги, ни солдаты Орсини не оценили милосердия и братской любви герцога Коммода к Феофано. Появление в замке вонючей, унылой и религиозной принцессы отравило жизнь почти всем. Феофано кидалась на картины, называя их богохульством, кричала на племянников, что они дети греха, один раз облила из вдера святой водой Аникию.
Коммод терпел всё
Но когда однажды к нему, вся в слезах, прибежала младшая дочь и долго плакалась, что боится тёти Феофано, которая её обижает, и в тот же день пришла разъяренная Аникия с красным вздувшимся рубцом на щеке - следом от плети Феофано, которым она пыталась "усмирить поганую грешную плоть блудницы" и который чудом не лишил герцогиню глаза, терпение Коммода лопнуло.
Феофано была лишена своего рассыпающегося и грязного томика Писания (читала она его по слогам и с жуткими завываниями, вызывая отропь у слуг), у неё отобрали все её средства истязания плоти, были прогнаны из Сиены все ей сочувствующие. С благословления архиепископа Сиены ей выстригли тонзуру и, как душевнобольную и требующую особого ухода, отправили в обитель кларетинок в тени стены её отца.
На этом самая интересная часть нашего рассказа закнчивается. Нет никаких сомнений, что случавшиеся в обители "чудеса" вроде исцилений, небесных сияний и снисхождения ангелов были выдуманны по приказу её дяди Сириция: к тому времени этот Орсини, уже занявший трон Патриарха и продолжавший чудовищные разорительные войны с нелюдью, окончательно сошел с ума, потому что хоть какая-нибудь логика в его поступках пропадает. Коммод, почувствоваший эти настроения, вёл себя ниже травы, тише воды, что и позволило ему пережить это страшное время.
Прославление Феофано как святой было сделано не в пику её брату, который, как нам известно, уже начал в то время подумывать о том, что надо прекращать разорительные воины. Для Сириция прославление его племянницы, известной в Санктавилле как благочестивая невестка герцога Карла, было доказательство своей богоизбранности: пока он не погрузился в пучину безумия, ему постоянно казалось, что кто-то может подойти к нему, ткнуть в него пальцем и сказать "Ты не мой Патриарх! Ты не избран Всевышним!". В 1973 году Феофано, уже прославившаяся "чудесами", прибыла в Санктавилль.
Торжественная церемония, во время которой встретились дядя, одетый в изодранное старое патриаршье одеяние и звенел спускающимися с его плеч тяжелыми цепями сгрузами, и его племянница, тощая, бледная, вонючая, с выпученными глазами, лишенная поти всех волос от плохой еды, произвела на Санктавилль удурчающее впечатление.
Феофано на правах святой прожила на Апостольском острове три года, пока не случился печально известный "поход" её дяди с флотом против Империи, лежаей за океаном.
Когда на берег через неделю после отправления флота вынесло остов последнего остовавшегося во флоте Доминиона железного судна "Святой Басилий", собрался герцогский совет Великих Домов. К ним присоединились монархи Франкии, Богемии, Силезии, Моравии, Кастили и более мелких государств. Так же к ним присоединились церковные архиепископы. Этот грандиозный собор, беспрецедентный в истории Доминиона, постановил считать Сириция Орсини мёртвым, из чего следовала необходимость избрания нового Патриарха. Что и было сделано.
А что Феофано?
А она была отправлена обратно в свою обитель. На неё надели ремни, как на буйную душевно-больную, и она ещё долго прожила около Стены Серфима и даже видела, как в 186 году грандиозную оборонительную систему её отца штурмовали вышедшие из Леса нелюди. Она тихо скончалась в 210 году, не осчастливив за тридцать лет обитель ни одним чудом. Она стала одной из последних святых, прославленных так ещё при жизни.

В заключение остаётся только добавить, что не смотря на откровенно ложную природу "чудес", свершенных Феофано, на то, что своим поведением она позорит великое звание святого человека, за полтора столетия "дело" Феофано Орсини так и не было пересмотрено и её поитание продолжает происходить. Печальная история её жизни в какой-то степени вызывает к ней сочувствие, ведь возможно, принцесса Феофано могла бы стать великой женщиной, не попади она младенцев в руки глупой Зои Литта. Но одно дело сочувствовать несчастной участи бедной женщины, а совсем другое - делать её возмутительный по глупости образ жизни образцом для подражания. Возможно, святая Феофано Сиенская и не такая значимая святая, но среди почитаемых нашей Церковью людей ещё много святых, которые как образец для подражания просто опасны для наших добрых людей.

@темы: magnus familia, historia, ecclesia

---

Про местного Кэпа.

«Деяния брата Калетрика из Апо.»

Этот сборник из двадцати семи поучительных рассказов был написан примерно в 198 году, во время расцвета в Церковном доминионе монашеских орденов и усиления влияния церкви на все стороны жизни людей. Тридцатилетняя война, сопровождающаяся резким пятилетним похолоданием, голодом, эпидемиями и резким сокращением продолжительности жизни, располагала людей к размышлениям о гневе Господа и своих грехах. Точнее, о гневе Господа на чьи-то чужие грехи. Кроме подъёма религиозной нетерпимости, возмутительной веры в дьявола и фетишизма в отношении святых реликвий, этот период отметился и таким явлением в литературе, как религиозные поучительные истории. Они пользовались большой популярностью, и некоторые из них, например, как сочинения архиепископа Сиены Басилия Скромного, брата Климента из Равенны и учёного теолога епископа Левия Августа Труженика, навсегда остались в списке замечательных литературных произведений. На фоне этих истинных шедевров сочинение брата Калетрика выглядит крайне бледно: все двадцать семь поучительных историй не оригинальны, а язык автора не блещет оригинальностью, хотя тексты эмоциональны и полны пафоса (а история под номером 11, повествующая о герцоге Литте, выглядит достойно – возможно, из-за более талантливых правок поздних редакторов).
Но так получилось, что сочинение брата Калетрика не канули в лету, в отличие от других, порой более достойных сочинений, хотя они известны в основном среди достаточно узкого круга монахов серафимцев, иоаннитов и кларетинок. Немаловажную роль в этом сыграло то, что брат Калетрик был личным секретарём патриарха Фабиана II и был крайне влиятельной фигурой в Санктавилле. Так же он, будучи человеком небольшого воображения, был твёрдо уверен в своих необыкновенных талантах литератора, и поэтому велел распространить своё сочинение по всем религиозным школам для обязательного чтения. Его труд был напечатан огромным тиражом и каждый год переиздавался вплоть до его отставки в 203 году. За это время его сочинение было, как молитвенники, почти в каждом доме.
Впрочем, после того, как поддержка этого сочинения закончилась, многие обыватели от него избавились за ненадобностью, предпочтя ему более достойные сочинения. Но благодаря тому, что никто не собирался отменять книгу брата Калетрика в религиозных школах (сначала в этом не видели необходимости, а после у власти появились более насущные заботы, чем какая-то мелкая глупая книжечка), ещё десятку поколений пришлось продираться сквозь унылые сочинения патриаршьего секретаря.
Таким образом «Поучительные истории» брата Калетрика из Апо дотянули до наших дней. А свою внезапную современную популярность среди инквизиторских орденов сочинение получило благодаря, как ни странно, отсутствию литературных талантов у своего автора.
Каждый из двадцати семи рассказов книги написаны по одному и тому же плану: в некотором городе происходит неприятное событие (кража, злой навет, убийство, эпидемия, злое колдовство или ещё какое-то происшествие), что усугублялось «безбожием» светской власти (количество и яркость описаний этих порой наводит на мысль, что всё сочинение затевалось именно ради них). Заканчиваются все появлением на месте некого странствующего монаха «благородного вида и чистой души», который рассказывал обрадованным его присутствием людям о том, что произошло в их городе и делал потрясающий мудростью вывод: все случившиеся с ними беды – от гнева Божьего, потому что они недостаточно молились и постились. Ни у кого нет сомнений, что брат Калетрик подразумевал под безымянным монахом самого себя.
Так брат Калетрик стал местным аналогом Кэпа, особенно популярным среди инквизиторских орденов. Так как после реформы образования Феликса III «Поучительные истории» брата Калетрика были выведены из списка обязательной литературы для чтения, они известны только в узком кругу монахов и получивших церковное образование. Из всех них лишь у инквизиторских орденов хватает широты ума и воображения оценить всё самомнение брата Калетрика и бездарность его сочинения. Поэтому если скромный монах-серафимей или кроткая кларетинка будут восхищаться вашими рассуждениями о политике или соседях, называя мудрым, как брат Калетрик, не спешите раздуваться от гордости.

@темы: cultura, Inquisitio

---

А у нас тем временем движется новая повесть!

20.02.2011 в 16:13

Пишет  Мирланда:

"Про Михаэля"
Название: "Про Михаэля"

информация о тексте

Автор: Мирланда
Жанр: повесть-новелла
Категория: фэнтези (почти), приключения, политика
Предполагаемый рейтинг: PG-13 (будет несколько сцен членовредительства - без особых подробностей, секса не будет точно)
Аннотация: Принц Просперо, наследник могущественного дома Колонна, владеющего одним из самых могущественных герцогств Церковного Доминиона, старается жить подальше от своего клана, родственников и трона, который должен ему достаться. Но с рождением у него сына и наследника, начинается новая большая игра за трон. Но вместе с ней разворачивается гораздо более масштабная и важная игра.
Примечания: Названия взяты из энциклопедий, справочников и книг по истории от лени придумывать разных Эртаниэлей д'Аштуррарара. Смысл от этого не меняется, но на всякий случай советую не ассоциировать персонажей с Возрождением и Италией: тут всё другое. Первая повесть цикла лежит здесь, а здесь голоссарий.
Обращения: критика (особенно по поводу сюжетных провисаний) и отзывы приветствуются. Я не читатель, я вижу весь сюжет сразу, поэтому могу что-то не дописать, а чему-то уделить через чур много внимания.
Количество знаков: не менее 3000 в день, но и не больше 4000. В выходные и праздники я отдыхаю).



1.17.02.11 - 5260.
2.18.02.11 - 3470.
3. 19.02.11 - 4770
4. 20.02.11 - 3664

запись создана: 20.02.2011 в 16:44

@темы: nobilitas, historia

---

Собор Чуда Поворота Рек двести лет стоял себе на острове посреди реки Флорин недалеко от Апо, пока не случилось то, что все так ждали: водопад Бездна, появившийся как раз после чуда поворота, размыл своё основание и подошел вплотную к собору. Старый водорез, отводящий от островка лишнюю воду, уже не помогал: собор навис над Бездной. Стало ясно, что надо что-то делать, потому что ещё пять лет - и река разрушит весь комплекс, и старинный собор, и мосты к нему.
- Однако ж, - брат Карл перегнулся через парапет моста, разглядывая его опоры в бурлящем потоке моста. От пропасти опоры отделяли лишь пять метров каменистого грунта. По расчётам учёных, как раз в этом месте через пару лет начнётся разрушение комплекса. Пока же опора выглядела весьма надёжной. - А что относительно острова?
- Может рухнуть в любой момент, - хмуро отозвался представитель церковного казначейства, достопочтенный брат Константин, маленький, квардатный и в прямоугольных очках в тонкой оправе. Рядом с рослым и статным братом Карлом (который упорно носил жуткие круглые очки в роговой оправе) он смотрелся смешно, хотя обладал в этой скромной комиссии самыми большими полномочиями. Впрочем, это его не радовало. По всем прогнозам, это святое место стоимостью в годовой бюджет Санктавилля, спасти было невозможно. В самом Санктавилле такой результат считали неприемлимым и требовали от комиссии, главой которой являлся брат Константин, способов гарантированного спасения святыни.
А способов не было. Если бы придурки из управления церковным имуществом хотя бы на пару лет раньше озаботились сотоянием собора, то ещё можно было бы что-то сделать. Теперь же можно было разве что отвести воду реки от острова, чтобы она дальше не стачивала грунт. Да и то это было маловероятно. Собор-то уже висит над пропостью!
- Печально, - Карл выпрямился и посмотрел на собор. - Красивое здание.
- И жутко дорогое.
- И священное.
- Да, и священное, - поморщился брат Константин. - Так что, можно ещё что-то сделать?
- А что говорят наши профессиональные инженеры? - Карл должен был вынести вердикт по отношению собора с точки зрения магии. Хотя сам он никогда это искусство не практиковал , но знал его в теории ничуть не хуже корифеев. И знал, что особенно ценно, проблемы его практическо применения.
- Что они уже ничем не могут помочь.
- Печально. Магией тут тоже не поможешь. Попробуйте найти смежный способ решения проблемы, может быть, ребята что-нибудь придумают вместе.
- И всё же, на ваш взгляд тут возможно сделать что-то?
- Были бы у меня возможности, я бы сдвинул бы остров... сколько там уже высовывается? Метров на двадцать назад и начал проводить нормальные работы по укреплению острова.
- Это теоретически возможно?
- Да. Теоретически. Практически понадобится мощность реакторов всего нашего воздушного флота.
- Ч-чёрт! - брат Карл выругался. Кое-какие познания в технике он имел, и заявленная преподавателем энергия обошлась бы в асрономическую сумму. К тому же откуда её взять? Энергию, в смысле. Не разбирть же, весь воздушный флот Доминиона?!
- Есть ещё один способ спасти собор, - мирно произнёс Карл. - Начинайте вывоз имущество, вызовите из Академии Художеств специалистов, чтобы сняли фрески и скульптуру, а потом разбирайте сам собор, пока он не рухнул. Ну, а там уже можно будет новый остров насыпать, собор занова собрать... С Святым Семейством в Палермо ведь вышло - и с этим выйдет.
- Вы представляете, что мне на это скажут в Санктавилле?!
- Ну, можете сказать вашим начальникам, что собор рухнет.
- Сволочь вы, брат мой, - Константин зло шмыгнул носом. поправил очки и направился по мосту к собору.
- И это вместо спасибо? - Карл посомтрел в спину коллеги, потом на бурлящий поток у себя под ногами, и пошел в противоположном направлении. Никакого доверия у него висящее над пропастью строение не вызывало.

@темы: cultura, casus, professor

---

"Сказка на ночь"

- Папуля, расскажи сказку! – маленькие, навозившись с переодеванием в пижамки, залезли под одеяло и выжидательно уставились на отца.
- А вы себя хорошо днём вели, чтобы сказки слушать?
- Да!
- Да? А кто подрался из-за карандашей?
- Это Лё вредничал и не делился!... А Ля – кусалась и дёргала меня за волосы!... Ла меня би-ила!.. – но заметив, как отец приготовился уходить, дружно запищали, - Сказку!
- А карандаши?
- Мы больше так не будем, - маленькие посмотрели на отца честными тёмными глазками. Тот вздохнул и сдался, усаживаясь поближе к малышам. Те коварно захихикали, радуясь, что папа поверил и расскажет сказку. Отец сделал вид, что ничего не заметил, повернул лампу в угол, и в полумраке, тихим голосом, начал рассказ.
- Давным-давно, далеко от этих мест, в краю, где текут быстрые реки, стоят большие красивые леса и раскинулись огромные плодородные поля, в доме одного ремесленника однажды родились три дочки сразу. Имён их уже никто не помнит, поэтому будем звать их Анна, Мария и Роза. Девочки были красивые, живые – на радость родителям. Они жили весело, как все дети, играли, ссорились и мирились, заводили друзей.
- Как мы, - обрадовались маленькие.
- Не мешайте мне…И вот, однажды, случилось то, что навсегда изменило жизнь сестёр: на весеннем празднике, когда маленькие девочки пели и танцевали, Роза пела и плясала лучше всех. Все соседи и пришедшие на праздник гости, не могли наглядеться на маленькую Розу, и просили её снова и снова спеть для них и сплясать. Так и пошло с тех пор: кто бы не видел Розу, тот просил её спеть для него. Девочка росла, её мастерство росло, и люди, прослышав о сладкоголосой танцовщице, приезжали в их маленький городок только чтобы посмотреть на Розу. А что же её сёстры? Они росли вместе с сестрой, в одном доме, но они не умели ни петь, ни плясать. Приезжвашие в их город посмотреть на их сестру, удивлялись, когда видели сразу трёх девочек. Но их удивление сестёр не радовало. «Вы сёстры Розы?» – как эти слова надоели обоим девочкам! Мария пекла самые замечательные булочки и пирожки во всей округе, но никто не приезжал к ней их попробовать. Анна выращивала самые лучшие и вкусные овощи на своём маленьком огороде, но никто не приезжал только чтобы попробовать их. Девочки, пока были маленькими, не обижались, но повзрослев, они стали завидовать сестре. Они тоже трудились в поте лица, но никто не хвалил их. А руки девочек стёрлись, расплющились от работы и почернели.
- Ой, это же не красиво!
- Не красиво, - согласился отец, - А у Розы были белые и красивые ладони. Её все так и говорили. А Роза смущённо прятала ладони, и переминалась с ноги на ногу: мозоли от постоянных танцев изуродовали их и её ступни, которые сравнивали с бабочками, были вовсе не так прекрасны, как их представляли. И её было очень больно.
- Бедная…
- Может быть, - улыбнулся отец, - Но ладошки у неё были очень красивые, как и она сама. «Послал же нам Бог в старости утешение, - говорили родители, глядя на взрослеющую Розу. А годы делали из всех трёх сестёр красавиц, но краше всех, разумеется, была Роза. Все хвалили её пуще прежнего, молодые люди вздыхали ей вслед, а поэты из городов слагали про лесную нимфу стихи. Родители наглядеться на неё не могли. Каждый месяц она получала новое платье и новую пару туфелек, взамен истёршихся. Она ходила по их городку как царица, гордая, красивая и всеми любимая. Сёстры же зеленели от зависти, глядя на её новые платья, на подарки и обожание. Их никто не любил и в четверть того, как любили Розу. Ни от кого они не слышали приветливых слов: ни от людей, ни даже от собственных родителей. А Роза, словно действительно была царицей, вела с ними совсем не так кротко и любезно, как пели про неё. С сёстрами она была злой и дерзкой, смеялась над их серыми платьями и раздавленными тяжелым трудом руками, ела их пироги и фрукты, и ругала их труд.
- Она была нехорошей!
- Не перебивайте меня. …«Я выйду замуж за красивого и богатого юношу, в бархатном берете с пером и большим домом,» - мечтала Роза. – «Или вовсе за принца. Жениться на такой красавице, как я, не зазорно даже принцу.» И действительно, её слава летела далеко-далеко. Однажды её портрет попал в руки одного колдуна, который пленился её красотой и рассказами о её дивных пении и танце. Вот только был этот колдун вовсе не тем, о ком мечтала Роза. Он был уже стар и страшен, но богат, силён и имел множество слуг. Он велел запрячь в свою карету летающих коней, и отправился за своей новой невестой.
- Страшно- страшно, - маленькие надвинули одеяло прямо на носы, только маленькие глазки поблёскивали.
- Страшно. И людям стало страшно, когда внезапно раздался гром, шум, стук – и с неба упала большая чёрная карета, запряженная чёрными страшными лошадьми! Из кареты вышел колдун, высокий, страшный, с горбом, большим уродливым носом и крикнул, чтобы к нему подошла Роза.
- И она вышла?
- Нет, конечно, она очень испугалась. Но вот одна из её сестёр попалась на глаза колдуну. Никто не знает, была ли это Анна или Мария, но колдун схватил её – ведь сёстры были как вы, на одно лицо, совсем одинаковые – затащил себе в карету и увёз в далёкие края…
- А что дальше?
- А дальше… А дальше, колдун привёз бедняжку в себе замок и велел ей спеть для него и станцевать. Но бедная девочка не умела ничего этого делать. Она заплакала и сказала, что она всего лишь сестра Розы. Колдун разгневался и посадил её на цепь в высокой холодной башне. Она плакала там и ждала, что сестрёнки её спасут… Но они так никогда и не пришли, потому что испугались страшного колдуна. Они убежали из своего городка, обе в разные стороны… Но счастья им это не принесло. Каждая думала, что колдун придёт за ней, когда поймёт, что схватил не ту. Так они и жили, каждый день боясь. От страха они стали уродливыми и злыми, и никто уже никогда не смог их полюбить…
- Страшно, - пропищали маленькие, прижавшись друг к другу под одеялом. – И что, они так и не спаслись? Никогда-никогда?
- Никогда-никогда.
- Грустно, - вздохнули маленькие. – А почему сестрёнки её не спасли?
- Потому что они за себя боялись.
- Я бы сестрёнку никогда не бросил, - пискнул Лё.
- Значит, ты молодец, - отец улыбнулся и подоткнул дыры одеяла малышей. – Запомните, чтобы ни случилось, вы друг у друга – самые близкие и родные.
- Роднее тебя?
- Гораздо роднее. Когда меня не будет, у вы будете друг другу единственными помощниками, - отец выключил свет. – А теперь – спать.
- А почему тебя не будет? – пискнула Ля, но отец уже поцеловал их троих и вышел за дверь.
- Спи, - Лё крепко взял сестрёнок за ручки. Малышу очень хотелось спать. На случай же, если ночь к ним придёт злой колдун, он не волновался – он проснётся и сестрёнок никому не отдаст. К тому же за стенкой спит бдительный, сильный и умный папа, который никакого колдуна к ним близко не подпустит.

@темы: Inquisitio, casus

---

"Сон"

Писалось сюда

- Святой Ангий Целитель, утешитель наш в скорби, опора в трудную минуту... и... ну... короче, хороший ты наш, помоги и пошли мне сил и мужества. Мне надо встать. Целиком. На ноги. Да, как-то вот так, - молиться Лиссандр никогда не умел, но судя по тому, что принять вертикальное положение ему удалось, его молитва была услышана. Ангий Целитель Лиссандру нравился ещё при жизни. Хороший был парень, язвительный, конечно, но отзывчивый. Жаль только, умер молодым и очень глупо, из-за своей отзывчивости. То, что его потом канонизировали как святого - жалкое утешение для покойника.
Лиссандр мысленно поблагодарил отзывчевого покойного друга, потёр виски и открыл глаза.
Окружающая его действительность покачнулась, пришла в движение и внезапно успокоилась. Но привлекательней от этого не стала. Даже наоборот. Стеночка, о которую он так удачно опёрся, оказалась разрисованной стеной склепа, изображавшей святую мученицу Силестину (об этом гласи надпись, сам фреска была выполнена в замечательной ромарской манере, когда персонажи отличаются друг от друга лишь некоторой атрибутикой и вот такими вот надписами) и стоящую рядом с ней покойницу (надпись была, да и логику никто не отменял). Гроб с очередным изображением (скульптурным, во весь лежачий рост) покойной прилагался. Рядом были ещё гробы. Много. Тоже с изображениями покойников, со старомодными богатыми скульптурными крышками. У одного были живые цветы. Пахло ладаном.
Лиссандр пошатнулся. Кладбища он не любил. Даже больше - ненавидел. Это была единственная вещь в жизни, которую он не переносил. Он никогда не приходил даже на похороны своих хороших друзей. А причина была простой: бессмертный и неубиваемый Лиссандр Апис смерти боялся панически. Точнее, таких её ярких олицетворений. Люди где-то к зрелому возрасту обычно находят какое-то утешение своей смертности. Кто-то старается не грешить, надеясь на райские сады, кто-то убеждает себя в том, что ничего там, за гранью, нет. Лиссандр встречал даже таких, которые грешили в искренней надежде стать после чертями и адскими тварями. Мол, жить праведно нет никакой возможности, а так - хоть какое-то приятное посмертие. А вот сам Лиссандр за три сотни лет так и не решил - что с ним будет после. Это пугало, и с каждым годом всё сильнее.
Лиссандр с силой провёл по лицу, заставляя себя успокоиться. Не получилось. Его руки были черны от крови. Она капала с них не переставая. Он что, ещё кого-то и убил, пока был в беспамятстве? Стефана, с которым они вчера отмечали его назначение старшим инквизитором и для кучи - зам главы его департамента? Но до какой же степени он должен был упиться, чтобы поднять руку на лучшего друга, который у него когда-либо был?! Или... А что, если это кровь Майи? Что, если ему под руку попалась эта маленькая шумная полулюдь?...
Как-то уже совсем уж отрешенно часть его мозга, не поддавшаяся отчаянной панике, заметила, что одет он в какое-то странное тряпьё, никак не похожее на его безликую "форменную" рясу серафимцев, в которой он щеголяет последние пятнадцать лет. Даже на его не всегда крайне модные тряпки, которые он носит под ней, а вообще что-то непотребное, вроде героического стильного длиннополого тряпья, которым разные графоманы очень любят наделять шпионов, обоятельных злодеев и крутых героев.
Может быть он - и не он вовсе? Не унылый вечный беглец Лиссандр Апис, трус и бесхарактерный плут, а что-то другое? Какой-нибудь... Да просто кто-то другой!
- Лиссандр! - Апис нервно дёрнулся. Рядом с ним стояла Майя. Мелкая полулюдь была бледной, понурой и с кровавыми потёками под глазами.
- Майя? - Лиссандр дёрнулся, осел обратно на пол и попытался отползти от девочки. Но за спиной оказалась стена, а Майя присела рядом с ним, обняла и с нечеловеческой силой сжала его грудь. Апис в ужасе не мог даже пошевелиться.
- Лис, просыпайся! - Майя ещё крепче сжала его. Лиссандр забился, пытаясь её оттолкнуть. - Да просыпайся же, придурок!
Лиссандр дёрнулся, закричал и упал с дивана.
- Аааа?! - он распахнул глаза, сел, путаясь в одеяле. Голова тотчас же отозвалась неприятным гулом. Апису захотелось разбить её о пол, лишь бы не болела.
- Ты что орёшь-то так? - рядом с ним присела Майя. Загорелая, лохматая и абсолютно нормальными глазёнками медового цвета.
- Живая, - Лиссандр от избытка чувств обнял девочку. Та охнула и тотчас же принялась вырываться. Даже один раз укусила его за плечо. Ещё бы, дядя Лис - это не наш любимый папочка, его обижать можно.
- А какая я ещё должна быть? - Майя вырвалась и уселась на диван. - Дай денег, я в схожу за молоком.
- Зачем?
- Кашу сделать на завтрак.
- Н-нет, я сам сейчас что-нибудь сварю! Ты ещё маленькая газ включать...
- А ты хотя бы встать сумеешь?
Встать у Лиссандра не получилось. Не помогла даже слёзная молитва к Ангнию. Эта сволочь либо занималась своими делами, либо сейчас сидела на облачке и смеялась в голос над ним. Святой, блин...
- Деньги в левом кармане пальто. Купи яблок, - Лиссандр волевым усилием привёл в действие мозг и нашел выход из сложившейся ситуации. - И кефира. Сможешь?
- Ага, - мелочь просияла.
- Только без сладкого, ладно? Меня твой папаша иначе повесит на фиг, кверх ногами...
- Не повесит, он ещё сам никак не проснётся, - мелкая полулюдь помогла ему (скорее морально, чем физически) взобраться обратно на диван, дала воды попить и ускакала за обещанными яблоками. Лиссандр соорудил себе из салфетки холодный компресс на голову и блаженно растёкся на диване.
За окном был ясный день, солнце и всё было хорошо.

@темы: Inquisitio, casus

---

Небольшие пояснения: Виктор Орсини - не Сталин. Не ищите между ними параллели.
ps. Армия Церковного Доминиона была создана Виктором Орсини вместе с самим Доминионом - до этого он как конкретное государство не существовал.
pss. Война с Франками и Германиком - это не мировая война. Просто крупный феодальный конфликт.
psss. По мере написания буду обновлять это...

Патриарх Виктор из дома Орсини занимает особое место в истории и мифологии Церковного Доминиона. Внятно оценить его фигуру могут лишь очень и очень немногие избранные. Остальные же постоянно скатываются в бурные неадекватные скандалы с рукоприкладством. Для либералов и всем недовольной интеллигенции (и те и те в Доминионе, как ни странно, присутствуют и своим воем порой создают ощущение своей вездесущности) Виктор Орсини - кровопийца невинной детской крови, душегуб, кровавый инквизитор и душитель свободной и мудрой интеллигенции (и либералов, разумеется, тоже - где вы видели хотя бы одного за станком или в свинарнике с лопатой?). Для уставших бодаться с непрошибаемой бюрократией - эфмерный дух, взывание к которому должно напугать чиновника: "Орсини на вас нету, сволочей!". Для серой массы населения он абстрактная фигура из далёкого, древнего прошлого их родителей, статьи о внебрачных детях которого время от времени - о, ужас! - теснят в их любимых газетах светскую хронику и обзор волейбольного матча.
А инквизиторы, чьё ведомство, фактически, приобрело нынешний вид при патриархе Орсини, и которым постоянно попадает бессмысленной ругани за их работу, Виктора Орсини любят. Потому что именно во времена его бытности кардиналом-префектом появилась их замечательная репутации душегубов и легенда о гигантской мясорубке для уничтожения тел невинных жертв в подвалах Главного Управления Конгрегации (с прилагающейся трубой для стока крови).

Никто не знает, кто первым придумал первую "Правдивую и единственно истинную историю жизни Виктора Орсини". Скорее, это было плодом колективного творчества во время ночного дежурства или дружеской посиделки. Первый образец оказался удачным, и вскоре историй о Железном Патриархе набралось уже несколько десятков. Инквизиторы никогда официально не признавали существования этих анекдотов, а рассказывать их, будучи старше школьного возраста и в приличном обществе, считалось дурным тоном. Зато по конгрегации гуляет несколько вариантов этих историй, которые постоянно дополняются анонимными авторами и оцениваются анонимными читателями.



Однажды Виктор Орсини приехал в одну школу. Маленькая девочка с бантиками на косичках подошла к нему и подарила ему цветы. Умилился этому созданию Виктор Орсини и подумал, как хорошо бы было бы перегрызть этой маленькому созданию горло и выгрызть кишки. И перегрыз он ей горло и выгрыз у девочки кишки немедленно, прямо в школе.

Виктор Орсини был очень ответственным человеком. Тридцать четыре года он пил коньяк бутылками, насиловал девственниц и лично расстреливал невинных. На седьмой год ему это ужасно надоело, но, как человек ответственный, он продолжал пить коньяк бутылками, насиловать девственниц и лично расстреливать невинных. Иногда он бывал так этим занят , что пить, насиловать и расстреливать ему приходилось одновременно.
Особенно расстраивало этого ответственного человека то, что по его подсчётам к концу третьего года его работы в Доминионе должны были закончиться коньяк, девственницы и все невинные (включая девственниц). Однако не заканчивались даже патроны в его ручном пулемёте для массовых расстрелов.

Виктор Орсини был гениальным изобретателем. Он быстро понял, что если невинных вешать и расстреливать из револьвера, то рекордов он в этом деле не добьётся. Поэтому он изобрёл ручной пулемёт для массовых расстрелов невиновных. И это - на пятнадцать лет раньше фон Корта.

Виктор Орсини был могучим чернокнижником. Он призвал из Астрала и каких-то невидимых планов орды кровавых инквизиторов и подхалимов. Кровавые инквизиторы хватали на улицах невиноватых и девственниц, и тащили своему хозяину, что бы тот их расстрелял и изнасиловал, пока подхалимы пели ему гимны. А когда Виктор Орсини умер, демоны-слуги вернулись в Астрал: в Доминионе остались одни невинно расстрелянные да изнасилованные девственницы и ни одного кровавого палача и мерзкого доносчика.

Писатель, либерал и оппозиционер Карл Вита был очень смелым человеком. Однажды он подошел к чёрному ходу патриаршьего дворца и громко крикнул:
- Виктор Орсини, я тебя не боюсь!
- Что-что? - переспросил Виктор, оторвавшись от очередной девственницы.
- Что слышал! - громко ответил из Берлина смелый Карл Вита.

Виктор Орсини был жестоким человеком. Как-то привели к нему для суда грабителя и убийцу. Посмотрел на него Виктор, взял свой ручной пулемёт и расстрелял этого безвинного человека.

Как-то раз благородные феодалы во время войны сожгли его загородный дворец в пять этажей и доверху набитый награбленным золотом. Рассердился Виктор, созвал своих кровавых инквизиторов и велел им привести к себе всех феодалов Доминиона. Приволокли инквизиторы к нему всех невинных феодалов, посадили за сто и заставили их подписать договор о создании конфедерации Церковный Доминион. А тех, кто не подписал, Виктор расстрелял из своего ручного пулемёта. Так бедным невинным феодалам запретили воевать, грабить соседей и насиловать девственниц.

Виктор Орсини очень любил балет. Каждую неделю он приходил в свой любимый театр, садился один в пустом зале и смотрел спектакль. А после он насиловал балерин-девственниц, а потом расстреливал всю труппу. Это, как ни странно, не помешало трупе менять свой состав лишь раз в пять-семь лет.

Виктор был плохим полководцем и развалил армию Доминиона. Напавших на Доминион Франкию и Германик остановила интеллигенция и оппозиция, бесстрашно кинувшаяся под франкские танки и немецкие пулемёты и погибла вся. Но почему-то её численность не изменилась от этого: уже через три дня после конца войны их было столько же. Виктор Орсини пришел к выводу, что в Доминионе появился новый чернокнижник…

Виктор Орсини был загадочным человеком. Никто не знал, как он мог тридцать четыре года подряд насиловать по сотне девственниц каждый день. Даже сыну перед смертью он не раскрыл своего секрета.
Эта история своеобразный индикатор уровня развития рассказывающего её: если рассказчик заканчивал её "Но мы знаем - с Божьей помощью, ибо Господь милостив и помогает каждому страждующему!" - то перед вами офицер с стажем работы или просто серьёзный человек. Если же было "Но у него был ручной пулемёт со стволом в 13 дюймов!" - то перед вами послушник школьно-студенческого возраста или просто лишенный мозгов персонаж

@темы: Inquisitio

---

Жизнь герцога Оберона Орсини.

Это рассказ о жизни герцога Оберона Орсини, очень замечательной фигуре в Церковном Доминионе. Он был самым молодым казначеем Церкви, потом стал правителем двух могущественных герцогов, а чуть позже - дедом двух герцогов Великих Домов, одного кардинала-префекта и лично Екатерины Орсини.


В 277 году в замке Розы, в зимнюю метель родился принц Оберон Николай Александр Евгения Орсини, будущий Его Светлость герцог Оберон, один из самых могущественных людей Доминиона.
Уже в утробе матери герцог показал свой непростой характер, который со временем станет легендой. Герцогиня Евгения полгода мучилась с неспокойным отпрыском в утробе. Появляться на свет спокойно малыш тоже не желал, промучив мать почти всю ночь и осчастливив свет своим рождением только к полудню.
Оказавшись на руках принимавшей роды акушерки, младенец не закричал. Сначала он позволил перерезать себе пуповину, обмыть себя и поохать из-за своего молчания, потом, глубоко вздохнув, закричал. Да так громко, что перекрыл отбивающие полдень дворцовые часы.

читать дальше первую часть

Мальчик родился крепким, прожорливым и голосистым. На пяточке у него было три родинки, а волосы светлые и тоненькие, как у матери. На пятнадцатый день после рождения его нарекли Обероном и окрестили. Герцог Александр, зашедший проведать новорожденного сына и супругу, остался сыном доволен. Он вошел в детскую комнату, постукивая по пол каблуками и герцогским посохом. Он лично разворошил детские пелёнки и пощекотал сына по животу. Оберон недовольно лягнул воздух. Герцог Александр ничего не понимал в детях, но все кругом говорили, что новорожденный – чудесный ребёнок, и он решил согласиться с ними.
Так закончилась первая встреча отца и сына.
В следующий раз они встретились, когда Оберону исполнилось три года. Всё это время герцог ни разу не бывал на вилле Чудовищ, где жила его супруга с сыном. Иногда от него приходили скупые письма, надиктованные секретарю и торопливо подписанные самим герцогом. Гораздо чаще приходили слухи о его любовных интригах с прекрасными дочерьми мелких аристократических родов, актрисами театров и просто подвернувшимися ему симпатичными девушками. Герцогиня Евгения выслушивала эти сплетни, которые ей в изобилии доносили недоброжелатели, с каменным лицом. Лишь однажды в сердцах она бросила:
- Нравится ему таскаться по своим потаскухам, так хотя бы скрывал это!
Больше она сама о муже не вспоминала. А если и вспоминал, то никак не показывала этого. Для маленького Оберона отец был фигурой значительной, огромной и очень неясной. Единственная фотография герцога Александра, которую он сам прислал сыну, была маленькой и висела высоко на стенке. Да и не был похож запечатлённые на бумажном прямоугольнике мужчина с короткими волосами и хищным лицом на таинственного Отца.
Во второй раз они встретились, как и в первый, зимой. Герцог, вспомнив о супруге и сыне, приехал на виллу Чудовищ. Маленький принц играл своими куклами на пушистом ковре в гостиной матери, когда в комнату вошел высокий незнакомый мужчина в длинном платье, пахнущий морозом. Оберон даже не обратил на него внимания, когда тот вошел. У них в доме гости были редко и они всегда были друзьями его матери. Они никогда не мешали мальчику заниматься своими детскими делами. А этот странный мужчина взял и подошел к мальчику, присел рядом на корточки и спросил, во что он играет. Мальчик с достоинством повернул к нему голову и объявил:
- Я с посторонними дядями не разговариваю!
- Что же я, по-твоему, посторонний тут человек? – удивился мужчина.
- Я тебя не знаю, - подтвердил мальчик. – Значит ты – посторонний дядя!
И лишь от вышедшей из её кабинета матери мальчик узнал, что этот «посторонний дядя» - его папа.
Герцог Александр провёл с семьёй две недели. Оберону он понравился: они гуляли, играли в снежки, а вечером отец рассказывал ему про далёкие города, Санктавилль, где правил дедушка Виктор, о страшных нелюдях и могучих рыцарях древности, которые вели с ними непрекращающуюся ни на мгновение войну.
- Как-нибудь я покажу тебе Сиену, - пообещал сыну Александр. – Это наш город, где в замке Розы жили наши предки и Апостол Екатерина.
- Побыстрее бы! – вздохнул мальчик.
- Посмотрим. Может быть, уже этой осенью возьму тебя с собой, если будешь хорошо себя вести, - хмыкнул герцог. О своём обещании он вспомнил только через четыре года. За эти четыре года он навещал семью только два раза. Даже на похороны Железного Виктора Орсини герцогиня Евгения с детьми – Обероном и родившейся весной, после того визита герцога, дочерью Розой – не приехали. А герцог Александр даже не приехал посмотреть на новорожденную дочь.
Герцогиня Евгения умерла, когда её сыну исполнилось семь лет, а дочери – три года. После смерти её тело безобразно распухло всего за день. Детям даже не дали попрощаться с матерью. Её положили в свинцовый гроб и похоронили в полу домовой церкви, а детей отправили с сержантом милиции дома к отцу.
Так Оберон оказался в Сиене. Только он уже был не рад оказаться в городе из мечты. И даже вырастя и постарев, он терпеть не мог этот город.
Принц и принцесса прибыли в город, когда для герцога Александра настало очень нелёгкое время. Внезапная смерть герцогини, слухи о её обезображенном теле и тот факт, что она не была похоронена в герцогской усыпальнице, настроили против герцога многих его влиятельных подданных. Говорили, что уединённо живущую герцогиню отравили по приказу Леонарда Олива, знаменосца рода Орсини и главы весьма влиятельного клана. Герцог увлёкся одной из его дочерей, но жениться на ней не собирался, мотивируя это тем, что он и рад бы, но у него и так есть жена и дети.
Окончательно возмутило аристократию и элиту Сиены пренебрежение герцога своими детьми и объявление о свадьбе с Констанцией Олива практически через день после окончания траура по герцогине Евгении.
Это возмущение в конце концов и спасло Оберону и его сестре жизни.
Констанция Олива была на семнадцать лет моложе жениха, миловидна и поразительно пустоголова. За неё думал её отец, вкладывавший в её голову нужное. Без его подсказок она была неспособна вести даже простейший разговор. При ней всегда была специальная служанка, которая выбирала для Констанции платья, чтобы она не выглядела пугалом. Даже собственные сёстры считали Констанцию тупой куклой и всячески старались держаться от неё подальше, чтобы никто не смел их сравнивать. Шептались, что такой идиотский выбор был сделан герцогом Александром из-за собственного скудоумия и комплексов, полученных из-за отца-гения и слишком умной предыдущей супруги.
Оберону и Розе она не понравилась. Придя перед свадьбой в комнату к своим будущим приёмным детям, она попробовала отобрать у Розы брошку-розочку с рубинами на лепестках, которую ей перед смертью подарила Евгения. Няня и служанки, оставшиеся при детях ещё с виллы Чудовищ, этого не допустили. Вышел скандал, который улёгся только из-за того, что Контанция к вечеру забыла, почему её обидели эти женщины.
На свадьбе отца и Констанции Оливы Оберон и Роза впервые исполняли роль наследников дома Орсини. Тогда же принц Оберон получил первую клятву в верности. После свадебной церемонии и официальной части пира их с сестрой отослал к ним в комнаты герцогский тесть Леонард Олива. Сопровождали принца и принцессу лейтенант милиции Дома Андер Баджо и трое его солдат. Перед дверьми в детские спальни лейтенант остановил детей, опустился перед ними на колено и тихо, но чётко произнёс:
- Ваше высочества. По просьбе капитана Гейда Фортис, я от его лица и лица лейтенанта Андреа Маршала, Играса Кейта и Гюнтера Ярда приношу вам клятву верности. Мы будем служить вам так же верно, как служили вашему деду. Мы всегда придём вам на помощь и будем защищать вас от всего, что может причинить вам вред.
Оберон не нашелся, что ответить.

@темы: magnus familia, nobilitas

---

Где-то после войны в Марокко Марк станет добровольно-принудительно папашей трём подкидышам-полукровкам. В подражание Хромому, который стал его начальником. Я сама очень люблю Тройняшек, потому что все маленькие дети прекрасны. Короче, под катом большая доза кавая.


Марк нашелся в сквере сидящим на лавочке спиной к мостовой. Сломанную ногу он выставил вперёд, костыли поставил рядом и дрых, запрокинув голову к небу. Тройняшки, укутанные в стёганные пальтишки, полосатые шарфы и цветные меховые шапочки, крутились рядом. Все трое усиленно размахивали руками и время от времени тыкали снег совочками на длинных ручках. Зарегб подогнал коляску к лавочке и сел рядом. Марк вяло встрепенулся и пробурчал приветствия.
- Как дела?
- Мы – бабочки.
- Что?
Марк приоткрыл один глаз и кивнул в сторону пищащей и размахивающей лапками мелочи:
- Мы бабочки и мы летаем.
- А… - Зарегб осторожно покачал коляску. Ник поморщился во сне и продолжил спать. Тройняшки принялись целеустремлённо раскапывать что-то в снегу. Марк, когда писк «бабочек» подозрительно притих, открыл оба глаза, чтобы лучше видеть, что происходит у него за спиной. Внезапно он вскочил на ноги и, припадая на больную, кинулся к мелким.
- Нашли с чем играть! – он пинком отправил дохлую мёрзлую крысу прямо на мостовую через низенькую чугунную ограду. Мелкие испуганно сгрудились и запищали. Марк отогнал их в другое место, на снежную целину, и вернулся на лавочку. Тройняшки мгновенно забыли о крысе и тотчас же снова стали «бабочками». Или птичками, Зарегб так ничего и не понял из их писка.
- Как ты их понимаешь?
- Привык.
- А…
- Magister, вам дома общения не хватает?
- В смысле?
- В смысле, вы просто посидеть здесь не можете? Молча. Тут тихо, хорошо, птички поют… Вороны каркают. Красота, заслушаешься! А вы каждый раз приходите сюда и начинаете что-то говорить.
Зарегб обиженно отвернулся. Несколько минут они сидели в абсолютной тишине, только попискивали тройняшки: теперь они активно воевали с берёзой, которая была толще каждого из них.
- Magister, вы так красноречиво молчите, что мне стыдно.
- О, впервые за десять лет тебе сало стыдно передо мной. Я рад что всё-таки дожил до этого момента.
- Magister, вы правда, что ли, с женой не разговариваете?
- Марк!
- А то вы приходите сюда уже каждый день и пытаетесь нагрузить меня своими проблемами. Давайте я вам расскажу, как мои красавицы у Хромого оружейный шкаф вскрыли, когда я их оставил у него посидеть на пару часиков?
- Как?
- Я не знаю. Но они его вскрыли и принялись что-то лепить из тротила. Старика чуть удар не хватил.
Писк мелких внезапно прекратился. Марк вздрогнул и беспокойно посмотрел на тройняшек. Те сосредоточенно что-то откапывали в снегу. Марк рыкнул, снова вскочил на ноги и на всякий случай отогнал маленьких от места раскопок в другое место. Тройняшки возмущённо запищали, но подчинились и стали ковыряться в новом месте. Марк прихромал обратно к лавочке и занял прежнюю позицию.
- Так что, не надо меня грузить вашими проблемами, у меня своих полно, - парень снова закрыл глаза и подставил лицо редким снежинками.
- Наконец-то ты понял, каково мне было с вами тремя возиться! – хмыкнул Зарегб. Ник, хвала всем святым угодникам, мирно посапывал и мучить отца бесконечным баюканьем себя, крикливого, не собирался.
- Пф, я когда-нибудь заставлял вас гладить себя перед сном по животику?
- Прости?
- Этих пищалок, чтобы заснули, надо каждую по животику погладить, - флегматично поделился Марк. – И от них всё – спички, фарфор – прятать на шкаф. Иначе доберутся. Мне вон на прошлой неделе паспорт в унитазе сожгли…
- Как?
- Спичками.
- А зачем?!
- Хотели посмотреть, как горит. А вчера мой будильник как-то подозрительно пропал.
- Тебя послушать, так они просто чудовища.
- Обычные детёныши человека в два года. Вы подождите, magister, ваш подрастёт – то же самое будет. Там и бабочки будут, и кошечки, и белочки и сожжения чудовищ… Кормить три раза в день, прятать всё мелкое, острое и бьющееся, половину мебели вообще выкинуть, чтобы не расшиблись, одежду покупать каждые два месяца, потому что вырастают… Сказка, короче. А недавно они до моей машинки добрались! Отломали каретку, потеряли половину литер...
- Не надо! – замотал головой Зарегб. Марк довольно хмыкнул и снова запрокинул голову к небу. Тройняшки принялись катать снежки и лепить что-то вроде стеночки прямо на заснеженной дорожке.
В тишине они просидели почти полчаса. Марк время от времени вздрагивал, смотрел, чем заняты мелкие, и снова засыпал. Зарегб упорно убаюкивал полупроснувшегося Ника. Младенец хмурился на мир, морщился, но рёв поднимать пока не спешил. Только вяло причмокивал и подмаргивал, когда ему на лицо падали снежинки. Тройняшкам надоело строить стенку и они принялись играть в жмурки. Один (одна?) из них упал на скользкую дорожку и разревелся. Остальные двое присели рядом и стали утешать упавшего. Марк с ворчанием подошел к малышне, поднял на ноги упавшего (это оказался всё-таки он, Лё), отряхнул от снега и поправил сбившееся пальто. Малышня тотчас же успокоилась и замолчала.
- Ладно, magister, мы уже нагулялись, - Марк выпрямился и направился к лавке за своими костылями. Тройняшки подбежали к нему и принялись дружно клянчить «вкусненькое» к чаю. Марк вяло отбрыкивался.
- Вон, с дядей попрощайтесь лучше, - с костылями молодой человек управлялся плохо и никак не мог разобрать, какой у него левый и какой правый (хотя, по-хорошему, никакой разницы между ними не было). Тройняшки тем временем развернулись к Зарегбу (мужчину от этого параноидального зрелища пробил озноб) и, запрокинув мордашки к небу, попрощались, помахав ладошками.
- А теперь бегом домой, - Марк себя прощаниями утруждать не стал и молча зашевелил костылями в сторону дома. Мелочь с писком кинулась за ним.

@темы: casus

---

Родилось под впечатлением от этой обойки (ткните, и оно увеличится.)



Картина была размером два на пять метров и изображала некое историческое побоище. Очень древнее, на что намекали бронированные похлеще палестринских танков рыцари со сверх современным для эпохи раннего доминиона оружием. То есть с разными железными самотыками. Количество знамён (и самих рыцарей) с очень мутными геральдическими изображениями на них превышало всякое разумное количество. На переднем плане на сивом мерине скакал странный тип с перекошенной рожей, без шлема и скорой гибелью от рук жутких гниющих монстров с имперскими знамёнами (тоже в невообразимом количестве, но все как один – парадный штандарт императрицы). Но главными действующим лицом этого полотна был статный муж в сверкающем панцире поверх рясы, с крестом на шее (явно был спилен с колокольни небольшой церквушки), без шлема и пылающим праведным гневом и неземной благодатью лицо Стефана Янвича. Этот муж одухотворённо готовился отколошматить занесённым для ударом молотом (по вычурности и несуразности ничем не уступавшем Розе дома Орсини) страшное загибающееся от всех вообразимых болезней существо в ржавом доспехе. Впрочем, существо просто так помирать не собиралось и перед смертью явно намеревалось пырнуть своего убийцу странной ветвистой фигнёй, зажатой в когтистой лапе.
Стефан Янвич молча взирал на это живописное чудо и жевал уже давно погасшую трубку. Лиссандр Апис стоял рядом и мерзко хихикал.
- Лиссандр! – попробовал было призвать его к совести новый глава департамента по борьбе с ересью. Безликий инквизитор на несколько секунд заткнулся, потом закашлялся и нагло заржал в голос, хватаясь за бока и приплясывая на месте. Хромой несколько мгновений держал на лице обиженную мину, но потом засмеялся сам.
- Вот... Вот что это такое? – Янвич указал трубкой на прислонённое к стене живописное произведение некой художественной артели.
- Подарок, обыкновенный, в честь вступления в должность Верховного инквизитора - немного успокоившись, пояснил Лиссандр. – Мне в свое время по вступлении тоже много разной фигни надарили.
- Когда это?
- Забыл? Я же префектом почти тридцать лет был.
- Аааа… Но всё-равно, такой жуткой чуши!...
- Была одна картина, тоже метра три на четыре, изображала меня, коленопреклонённого, при всех регалиях в окружении всех семи Апостолов, благословляющих меня для подвигов.
- И что?
- Да ничего. Просто, во-первых, я их все знал, а те перекошенные рожи, что были нарисованный, были на них совершенно не похожи. Разве что имели два глаза, рот и уши. А во-вторых, меня лично из семерых знали только трое, и эти трое с охотой меня бы благословили только пинком под зад, в направлении ближайшего места скопления нежелательных им элементов.
- Ну знаешь! Ты их хотя бы знал! А вот где в моей биографии момент, где я вышел на поле боя в таком жутком виде и ещё кого-то убил?!
- И поле боя жуткое…
- Нет, ну кто мог на меня такое подумать?!
- Кардинал Висконти. Он же тебе эту чушь подарил?
- Но.. Чёрт, я всегда думал, что он самый здравомыслящий префект за последние лет двадцать!
- Внешность бывает обманчива, - пожал плечами Лиссандр. – И знаешь, я бы радовался такому подарку. Повесь в приёмной, пусть все любуются.
- Чему тут любоваться?!
- Тому, что такую пудовую дуру можешь поднять… А серьёзно, то будут гордиться бригадой живописцев нашего славного города, которые в недельный срок, спя по три часа в сутки, ваяли это чудо.
- Ваяли?
- Живописили.
- Что?
- Да не знаю я, как это назвать. Трудились! Делали. Можно будет ещё табличку с координатами этой бригады повесить, как рекламу. Будет тебе солидная прибавка к жалованию.
- Как?
- Как? Договоришься с этими художниками, что их работу будет рекламировать сам верховный инквизитор….
- Лиссандр Апис, ты можешь думать о чём-нибудь серьёзно?!
- Да. Отдай мне вон тот глобус, а? – Лиссандр кивнул на стоящий в углу здоровый бурый глобус на массивной дубовой тумбе
- Это не мой.
- А чей?
- Младшего Орсини, он его ещё вынести не успел.
- Да ладно, он про него уже забыл. Ребёнка сделали кардинал-префектом, ему сейчас пару вагонов подобного барахла надарят!
- Так, Лиссандр, вот иди к этому мальчишке – и у него клянчи всё, что угодно. Он человек добрый, отзывчивый…
- Да на фиг мне нужны эти кардиналы-префекты! У меня на них аллергия…
- Черт с твоей аллергией, ты лучше скажи, что мне с этим делать?
- Отправь официальную благодарность кардиналу Висконти и забудь о ней.
- Что, прямо забыть?
- Домой унеси.
- Да она в дверь не пролезет!
- Тогда не неси. Кстати, у тебя гвозди в голове.
- Где?! – Хромой схватился за голову.
- Да не здесь, на картине. Видишь, тебе какой-то железный обод на голове пририсовали – а в нём гвозди.
- И правда, - Хромой оглядел «свою» нарисованную голову. – Черти, это же безобразие какое-то! Велю в архиве повесить, пусть они меня боятся.
- Ты думаешь, они этому поверят?
- Разумеется, они же о внешнем мире ничего не знают. Пусть боятся нового начальника. Ладно, Лис, проваливай отсюда! Мне ещё надо будет вызвать пару слесарей сейф распилить.
- Зачем его пилить? – Апис оглянулся на приземистый, покрытый тошнотворной зеленоватой краской, несгораемый шкаф.
- Потому что ключа к нему нет. А я, в отличие от бывших тут до меня пяти идиотов, такого терпеть не буду.
- Ну-ну. А вдруг там какая-нибудь выхухоль сидит?
- Если она там и сидит, то она уже давно высохла.
- Или стухла.
- Апис, пошел вон!
- Вот чуть что, так я сразу…
- Вон, я сказал!

@темы: Inquisitio, casus

---

Ку-ку.

Проверка, не ушли ли мы в архив...